Он был настолько поглощен своими маневрами, что я смог спокойно приблизиться к незапертому ящику. Выбрав три блестящих серебристых капсюля с самыми длинными проводами, я только хотел сунуть их в карман, как вдруг почувствовал чей-то взгляд.
Передо мной, тараща иссиня-черные, затуманенные то ли усталостью, то ли недомоганием глаза, стоял промокший дог.
— Это ты, Себастьян?
— Ты нас предал, — хрипло проговорил пес.
— Это ты очень странно себя ведешь. Вчера сделал вид, будто меня не знаешь.
— Мы тебя ждем-ждем, а ты… Предатель.
— Себастьян, клянусь, я хотел вернуться.
— А почему не вернулся?
— Потому что все забыл. Просто забыл. Много раз пробовал — без толку.
— Говорил я? — Себастьян пошатнулся, с глухим стуком ударившись костлявым боком о твердый ящик. — Я тебя по всему городу разыскиваю.
— Ты что, опять хватанул валерьянки?
— Один наперсточек, все равно что ничего.
— Сможешь в таком состоянии туда вернуться?
— Смогу. Должен.
— Давай спрячемся за фургон.
Себастьян тяжело плюхнулся в лужу, заслоняя скрюченной лапой обнажившийся живот, и еще больше вытаращил свои огромные глазища, в которых светились ум и глупость, печаль и наивная доброта.
— Ты влюблен в Эву, — вдруг прошептал я. Он быстро заморгал веками, из которых торчало несколько длинных волосков.
— Не будем терять время, — пробормотал невнятно. — Там уже полно воды.
— Петр! Где Петр? — закричала неподалеку Майка.
— Быстрее, — шепнул я.
— Я тоже хочу быстрее.
— Пётрек! Поди сюда! Где ты прячешься?
— Не могу сосредоточиться. Зачем ты это сказал?
— Потому что теперь я все понимаю.
— Ничего ты не понимаешь, старик. Пока еще не понимаешь, а может, вообще никогда не поймешь.
— Пётрусь! Быстро ко мне! Слышишь?
— Себастьян! Через несколько часов нас стукнет комета.
— Астероид, что ли?
— Точно, астероид.
— Хватит разговаривать. Жаль время терять. Let's go..
Мы стояли по грудь в воде. В воде холодной как лед, пахнущей спиртом и какой-то кислятиной. Была полная темнота, только через минуту я услыхал жужжание Эвиного динамо. Постепенно стали вырисовываться очертания огромного подземелья замка со скелетами старых больничных коек. На поверхности воды поблескивали десятки крошечных водоворотов. Где-то за стеной пронзительно верещали ласточки.
— Ох, Петр, Петр! — закричала Эва.
Я услышал сильный всплеск, и фонарик погас. Это Эва стремглав бросилась ко мне. Я почувствовал на голове, на лице ее холодные скользкие пальцы.
— Как хорошо, — рыдала она. — Как хорошо, что ты с нами.
— Ну ладно, ладно. — Я с трудом оторвал ее дрожащие руки. — Я больше никогда не оставлю вас одних. Пусти, задушишь.
— Нет. Не пущу. Мне ужасно страшно. Петр, Петр, неужели мы умрем?
— Я вас спасу, только дайте мне пятнадцать минут.
— Опять исчезнешь?
— Нет, клянусь.
Я изо всех сил оттолкнул ее и отскочил к той стене, за которой мы слышали царапанье Фели. Эва начала судорожно нажимать рычажок своего фонарика. Луч красноватого света заметался по стенам и упал на меня.
— Не бойся, я не ухожу, — крикнул я.
Но она уже брела ко мне в густой, как масло, воде. А я повернулся к стене и стал ощупывать влажные кирпичи. Эва с отчаянием утопающего схватила меня за плечи, потом обвила руками шею. При этом она выла каким-то странным, тонким и хриплым, голосом. Выла на одной ноте, не переводя дыхания, и все сильнее сдавливала мне шею. Я дернулся, разорвал сжимающее горло кольцо и вслепую наотмашь ударил ее по лицу. Она дико вскрикнула, схватилась за щеку и вдруг умолкла, а я, освободившись, снова стал шарить по щербатой стене. И вскоре нашел не то углубление, не то трещину, заполненную высохшим илом.
— Посвети, — приказал я.
Истерически всхлипывая, Эва заработала своим динамо, и я отчетливо разглядел стену, отличающуюся от других: казалось, ее поставили сравнительно недавно. Я выскреб из промежутков между кирпичами сколько смог ила. Потом достал из нагрудного кармана капсюли. К счастью, они не намокли. Я тщательно распрямил концы отливающих золотом проводов. За стеной кто-то завыл.
— Отойди, Феля! — крикнул я. — Как можно дальше!
И воткнул детонаторы в щель между кирпичами.
— Слышишь, Феля? Беги в коридор. Тигрица жалобно заскулила и затихла.
— Держись за мою руку, — сказал я Эве, — и свети, все время свети.
И потянул ее за нагромождение железных кроватей, насколько позволяла длина проводов. Эва ничего больше не говорила, только дрожала всем телом, и эта дрожь передалась мне. Я тоже затрясся.
— Дай фонарик. Эва послушно отдала.
— Сейчас будет темно, но ты не бойся. — Я старался говорить спокойно. — И покрепче уцепись за мой скафандр.
Она опять заплакала, на этот раз, правда, тихонько, без надрыва. Одну руку засунула мне под скафандр; ощущение было такое, будто за пазуху скользнул насмерть перепуганный мокрый зверек. Но я промолчал и торопливо вынул из фонарика закрывающее лампочку стеклышко. Выскользнув у меня из пальцев, оно со всплеском упало в эту мерзкую воду.
— Что случилось? — защелкала зубами Эва, впиваясь ногтями мне в ребра.
— Ничего. Я случайно шлепнул по воде. Эва мне не поверила; я чувствовал, что она напряженно прислушивается к моим движениям. А я выкрутил лампочку из фонарика — очень осторожно, однако окоченевшие пальцы не удержали крохотный стеклянный шарик.
— Со светом можно попрощаться, — тихо пробормотал я.
— Что ты сказал? — всхлипнула Эва.
— Я сказал, что все будет хорошо.
— А чем ты там занимаешься?
— Стой спокойно, ты мне мешаешь.
— Ох, мама, мама… Помоги нам, мамочка.
А у меня чуть волосы на голове, хоть были мокрые и слипшиеся, не встали дыбом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70