» Удивление, впрочем, довольно быстро уступит место смиренному сокрушению: всему, что изрекает или сотворяет государь, принято внимать со смиренно-сокрушенным видом. На лицах и в жестах придворных отразится снисходительное сочувствие: «Ах, Ваше Величество соизволили исполнить романс...». И все согласятся, что среди прерогатив монарха должно быть и сольное пение (за глаза, как водится, тебя осыплют оскорблениями и насмешками).
Красота, попоешь на славу! Никто тебя, твою песню и твой голос не услышит! Все будут слушать венценосца. Твое пение воспримут как подобает воспринимать все, идущее свыше. Означать это будет только одно: незыблемость отношений между выше— и нижестоящими. И та, ради кого, собственно, ты все это затеешь, тоже не тебя и не твой голос будет слушать. А голос царя. Как все, она замрет в почтительном поклоне и за предписанной этикетом улыбкой скроет заведомую неприязнь.
Любая попытка вырваться из клетки обречена на провал. Глупо искать себя в том мире, который тебе не принадлежит. Такого мира просто нет. Есть дворец с гулкими сводами, есть смена часовых, есть танки, лязгающие гусеницами, есть наконец чьи-то вкрадчивые шаги, которые в любой момент могут возвестить о наступлении финала. Мир говорит с тобой лишь такими знаками. Слушай их внимательно. Не отвлекайся. Скольких трудов стоило выкроить кусочек пространства, где можно пестовать свои мучительные страхи, без помех надзирать за ними. Забудешься — все пойдет прахом, твое убежище рассыплется, как карточный домик.
Тяжело? Гудит голова от обилия новых, странных звуков? Трудно разобрать, где шумит — внутри дворца или снаружи? А если нет больше ни «внутри», ни «снаружи»? Пока ты, потеряв бдительность, охотился за голосами, заговорщики подняли мятеж.
Нет больше дворца. Есть только ночь. А в ночи — стрельба и крики. Ты где? Жив? Успел бежать, прежде чем в тронный зал ворвались мятежники? Успел юркнуть в потайную дверь?
Город искорежен пожарами и воплями. Ночь искорежена взрывами, вывернулась наизнанку. Темнота и тишина обвалились вовнутрь самих себя и разбрасывают во все стороны пылающие и ревущие потроха. Город сворачивается, как лист от огня. Бега, беги. Короны нет. Скипетра нет. Кто догадается, что ты царь? Самая темная ночь — ночь пожаров. Самый одинокий человек — тот, кто бежит в орущей толпе.
За городом ночь тоже не спит, морщится от судорог города. Крики ночных птиц разносят тревогу повсюду, но чем дальше от городских стен, тем она слабее, бездонная тьма заглушает ее своими шорохами: то ветер всколыхнет листву, то всплеснет ручей, то застонут лягушки. В гулкой ночной тишине пространство расширяется, всякая мелочь становится событием — взрывается, грохочет. Треснул, надломившись, сук; от страха заверещал сурок — к нему в норку вползла змея; кот с кошкой завозились в любовной потасовке; ты, беглец, оступился и столкнул камень с тропинки.
Задыхаешься, задыхаешься. Во всем мире под этим темным небом только твое тяжелое дыхание да шуршание сухих листьев под ногами. Почему смолкли лягушки? Вот, опять загалдели. Гавкнула собака... Стой. Где-то вдали брешут псы. Сколько времени ты бредешь наугад в кромешной тьме? Ты уже давно сбился с пути. Тсс! Слышишь? Пыхтит кто-то. Совсем как ты. Где?
Ночь переполнена вздохами. Понизу, над травой, подул ветерок. Кузнечики стрекочут вовсю... Выхватишь какой-нибудь звук, он будто взрывается и делается, как никогда, чёток. Конечно, он был и прежде, прятался среди других звуков.
Ты тоже прежде был. А теперь? Не знаешь, что и думать. Ты даже не знаешь, какой из этих вздохов — твой. Ты разучился слушать. Никто никого больше не слушает. Ночь слушает самоё себя.
Твои шаги грохочут. Неба над головой нет. Ты ощупываешь какую-то стену: сначала был мох, плесень, теперь — голый камень, сплошная скала. Крикнешь — твой же голос вернется эхом. Знать бы, откуда? «Ого-го-о-о!» Куда тебя занесло? Что это? Пещера? Подземный ход?
Много лет подряд под дворцом, под городом по твоему приказу рыли подземные тоннели с бесчисленными ответвлениями, уходящими далеко-далеко. Ты хотел обезопасить себя от любой неприятности, уезжать незамеченным в любом направлении. Ты думал, править государством по-настоящему можно только из чрева земного. Потом ты передумал, и все пришло в запустение. И вот ты снова в старинном убежище... Или попал в яму, которую сам себе вырыл. Надо бы вспомнить, где выход. Выход... Где же выход?
Стучат... Стучат по камню... Удары ритмичные, глуховатые... Совсем как сигналы... Где же стучат? Какой знакомый ритм... Так стучал узник! Ответь ему! Постучи по стене. Покричи. Если тебе не изменяет память, подземный ход вел к камерам государственных преступников...
Ему неизвестно: надзиратель идет или освободитель. Или заблудился кто-то и ничего не знает о битве за город, где решается его судьба.
Раз он ходит, значит, с него сняли кандалы, выпустили из камеры. И успели доложить: «Тиран пал! Трон свободен! Дворец снова твой!» Но что-то, видимо, в последний момент спутало их карты — сигнал тревоги, контратака царских войск, — и тот, кто принес свободу, предпочел бежать, бросив недавнего узника на произвол судьбы. А тот без провожатого заблудился. Немудрено: под эти каменные своды не пробьется ни луч света, ни отголосок происходящего наверху.
Будет время наговориться, наслушаться друг друга. Он твой голос узнает, ты — его. Откроешь, кто ты на самом деле? Признаешься, что узнал? Что все эти годы слушал, как он тебя проклинал, как обещал отомстить? Теперь вы оба под землей и не знаете, кто из вас царь, а кто — узник. Собственно, если хорошенько разобраться, ты готов признать, что разница не так уж велика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19