– Это моя Вина… Это моя вина… – Прошептал юноша, и глаза его наполнились слезами. – Моя…
В спокойствии ночи сын ощутил смятение отца и ему самому передалось это смятение: невольно он тоже стал шевелить ртом и обливаться потом. Он закрыл глаза, прислушиваясь, что делает престарелый отец, чтобы и самому делать то же самое, стонал и вместе со стариком в отчаянии издавал громкие нечленораздельные звуки, пока сон снова не овладел им.
Но лишь только сон овладел им, дом вдруг содрогнулся, верстак зашатался, инструменты и крест свалились наземь, дверь распахнулась настежь, и на пороге вырос во весь свой огромный рост хохочущий, с раскрытыми объятьями рыжебородый.

Глава 2
Юноша уселся на опилках, прислонившись спиной к стене. Над головой у него висел ремень с двумя рядами острых гвоздей. Каждый вечер перед сном он бичевал до крови свое тело, чтобы ночью оно оставалось спокойным и не буйствовало. Юноша был охвачен легкой дрожью: какие искушения снова явились ему во сне, он уже не помнил, осталось только ощущение, что он спасся от большой опасности.
– Не могу, сил больше нет… – прошептал он со стоном, поднимая кверху глаза.
Новорожденный свет, робкий и тусклый, скользнул сквозь дверные щели. Бледно-желтая солома на потолке стала необычайно нежной и светилась, словно драгоценная слоновая кость.
– Не могу, сил больше нет… – снова прошептал юноша и негодующе стиснул зубы.
Вся его жизнь прошла вдруг перед взором, устремленным в пустоту. Посох отца, расцветший в день, когда тот обручился с его матерью. Гром, повергший затем обрученного долу и разбивший его параличом. Мать, которая только смотрит, молча смотрит на него, а он слышит ее немое сетование. Мать права, и поэтому сознание собственных прегрешений денно и нощно терзает ножом его сердце.
Последние годы он тщетно пытается одолеть Страх. Один только Страх и оставалось еще одолеть. Всех прочих демонов: бедность, любовь к женщине, радость домашнего очага, молодость – все это он уже одолел. Оставался один только Страх, который нужно одолеть, нужно осилить: он ведь уже мужчина, пришел его час…
«Если отец мой разбит параличом, я тому виной… Если Магдалина стала блудницей, я тому виной… Если Израиль все еще стонет под игом, я тому виной…».
На крышу соседнего дома, в котором жил его дядя раввин, должно быть, взлетел петух и гневно закричал наверху. Видна, ночь уже надоела ему, он истомился и теперь своим криком призывал солнце взойти.
Прислонившись к стене, юноша слушал. Солнце стучало в дома, и двери распахивались на этот стук. Улицы оживали. От земли, от деревьев, из щелей домов мало-помалу стали доноситься приглушенные звуки утра: Назарет просыпался.
Из соседней хижины послышался глубокий стон, и тут же гневный призыв раввина разбудил Бога, напоминая Ему о слове, которое Он дал Израилю.
– Боже Израиля! Боже Израиля! Доколе?! – взывал голос, и колени с глухим стуком торопливо ударялись о дощатый настил.
Юноша повернув голову.
– Молится, – проговорил он. Кается, взывает к Богу. Сейчас станет стучать в стену, чтобы и я приступил к покаянию.
Юноша гневно нахмурил брови.
– Бога мне только не хватает, будто людей мало! – сказал он и с силой ударил кулаком в разделявшую их стену, давая яростному раввину знать, что он уже проснулся и приступил к молитве.
Юноша резко поднялся. Залатанная одежда соскользнула с его плеча, являя худощавое, загорелое на солнце, покрытое синими и красными ссадинами тело. Он торопливо поднял одежду и стыдливо прикрыл обнаженное тело.
Через окошко на него падал бледный утренний свет, озарявший нежным сиянием полное упорства, измученное, гордое лицо. Пушок вокруг щек и подбородка стал уже курчавой черной бородой, нос с горбинкой, пухлые губы, из-за которых, когда они приоткрывались, проглядывали белоснежные зубы. Лицо юноши не было красиво, но в нем таилось какое-то волнующее очарование. Быть может, причиной тому были густые, очень длинные ресницы; бросавшие на все лицо удивительную голубоватую тень. Или большие, блестящие черные глаза, полные света, тьмы, ужаса, нежности. Они манили, словно глаза змеи, и тот, на кого они глядели из-под длинных ресниц, испытывал головокружение.
Юноша отряхнул опилки, забившиеся под мышки и запутавшиеся в бороде. Слух его уловил приближение тяжелых шагов. Он узнал эти шаги.
– Это он. Он снова здесь. Что ему нужно от меня? – измученно простонал юноша, вслушиваясь в звук приближающихся шагов, и поплелся к двери.
Вдруг он испуганно замер на месте: кто мог выставить за дверь его верстак, нагромоздив на него крест и инструменты? Кто и когда?
Ночь полна демонических сил, полна видений. Пока мы спим, дверь человеческого жилища открыта для них, и они навещают людей, устраивая беспорядки и в нашем доме, к в нашем рассудке.
– Этой ночью кто-то посетил меня во сне… – тихо прошептал юноша, словно опасаясь, что этот кто-то еще находится рядом и слышит его. Да, конечно, кто-то приходил сюда ночью. Бог? Бог или Демон? Кто может отличить их друг от друга? Они меняются обличьями: случается, что Бога скрывает мрак, а Демон исполнен света, и разум человеческий приходит от этого в смятение. Он содрогнулся в ужасе. Куда идти? Два пути открывались перед ним – какой из них выбрать? Тяжелые ходиги слышались все ближе. Юноша в отчаянии озирался вокруг, словно ища, куда бы спрятаться, где бы укрыться. Он боялся этого человека и не желал видеть его. Глубокая старая рана зияла внутри него и не могла затянуться.
Когда они были детьми, тот, другой – он был старше на три года – однажды во время игры повалил его наземь и отколотил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168