На ссене всегда порядок, чисто, метёно. Зал, перво-наперво, надо глядеть. Зал да туалеты.
– А чего, правда, сцена? – сказал Юрий. Но уборщица Аня Бутырова не приняла шутки.
– Куда директор глядит? Бабы, вместо чем убираться, тоже на ссену смотрят. Спектакль им, тьфу. А портьеру порвали в четвертой ложе, зто как? А с люстры полгода не вытерто, пылища тучей летит, это кому? Унитаз побили, никому не болит…
– Шла бы и ты в зал, – сказал Юрий. – Там жена от мужа ушла, очень интересно, честное слово. Отдыхай и плюнь.
– Еще чего! Отдыхай! Выдумаешь! – задохнулась Аня от такого кощунства. – Да если б не Анька Бутырова, грязью бы заросли! Весь твой театр бы зарос!
– Кто же сомневается. Зарос бы.
– То-то, – сказала Аня и встала.
Это ее успокоило. Можно снова делом заняться. Аня Бутырова проводила Юрия к выходу и закрыла за ним.

7

Когда Юрий добрался домой, Наташа уже уютно Устроилась и читала. Как всегда, лежа. Свет падал на нее сбоку мягким крылом. Теперь актеров частенько набирают по принципу незаметности. Особенно, впрочем, в кино. Чтобы не выделялись. Как все. Человек массы, очень удобно для современных пьес. А Наташа сложена еще в старых добрых традициях. Под классическую Джульетту, Хуттер недаром ставил.
Юрий обрадовался, что она есть.
Наташа улыбнулась, захлопнула книжку, сказала:
– В эпизоде мясной лавки Антуан развешивал по сцене куски настоящего мяса. Представляешь? Картошка, кстати, еще горячая.
– Потом, – сказал Юрий.
Щурясь на мягкий свет, она сообщила:
– Как заметил Эрик Бентли, о Шоу можно сказать то же, что Шоу сказал как-то о Диккенсе…
– Ага, – кивнул Юрий, сбрасывая с себя пальто, снег, улицу. – Я так и думал. Что же, если не секрет?
– Неважно. Да и забыла уже.
– Понятно.
– Читаешь и чувствуешь себя коровьей травой. Будто и семь классов никогда не кончала. Даже жутко.
– А ты не читай теоретиков проклятого Запада. Ты переходи на наших. Пересказ «Иркутской истории» тебе, надеюсь, еще под силу?
– Я серьезно, Мазини.
– Я тоже, – сказал Юрий. – Как сообщил мне сегодня один сопляк: чтобы быть актером, надо овладеть всей суммой знаний. А мы почему-то не овладели. На плите картошка?
– Уже на столе.
Пока Юрий без интереса глотал, Наташа рассказывала, как принимали на швейной фабрике. Хорошо принимали, он так и думал. Ни слова о том, что сбежал. Это Наташа молодец, никогда потом сцен не устраивает, задним числом.
– Сбоева расчувствовалась. Благодарила. Значком меня оцарапала – целовала, вот до чего…
– А Хуттер сказал что-нибудь?
Сразу сообразила, о чем.
– Сказал: «Совсем ушел? Ну, я так и думал.
Будем надеяться, что не заблудится». Все.
– Немного.
– Достаточно. Остальное тебе завтра директор скажет, – не удержалась Наташа. – Еще что-нибудь высчитает.
– Надоело одно и то же читать, ты пойми. Стыдно уже. Надо хоть что-то новое подготовить, раз к людям ходим.
– Вот и подготовь, – сказала Наташа. – Только – когда? Мы же не концертная группа. Мы же театр. Ночью, что ли, готовить?
– Юрский тоже в театре работает, между прочим.
– Сравнил. Там же совсем другое. Ритм другой.
– Вот именно, – подтвердил Юрий. – Другой внутренний ритм. Там время даром не тратят.
– Чего тебя дергает в последнее время?
– Сам не знаю. Просто вечер какой-то дурацкий. Эта фабрика. Потом на телеграфе в очереди стоял, стоял…
– Маме?
– Конечно. Потом – в контору, смотрел первый акт. Подвинься.
Юрий улегся с краю. Мягкое крыло света приятно щекотало лицо теплом, удачную лампу купили, на редкость.
– И как у них пятая? – встрепенулась Наташа. – Представляю, как Ляля Шумецкая сейчас может провести. Сама репетирует, а внизу коляска стоит, у входа. Девчонка орет в коляске, аж вахтеры выскакивают. Какая работа!
Вместо понятного сочувствия Ляле Юрий уловил в Наташином голосе только раздражение. Это резануло. Торопился домой, обсудить вместе пятую, а сейчас сразу расхотелось говорить. Но он все-таки сказал, уже без запала:
– Ты, оказывается, не так уходишь…
– Я? Это новость. А ты?
– Я бревно. Но ты тоже не так уходишь. Сегодня понял.
– Я правильно ухожу…
– Ладно. Давай лучше утром.
Юрий прикрыл глаза.
– Это тебя Шумецкая убедила? Интересно…
Он не ответил. Щелкнуло. Теплый свет на лице погас. В темноте Наташа сказала с неожиданной горячностью:
– Трудно же будет! Сама же взвоет! Сколько времени уже потеряла, и еще впереди!… Прямо не понимаю, зачем она завела этого ребенка. Сейчас. Можно же подождать… Не уйдет же.
– А зачем тебе понимать? – сказал Юрий. – Это же ее дело.
Помолчали. Правда, что ли, заснуть…
– Нам только завести не хватает, – сказала вдруг Наташа. Вот она о чем думала. – Может, удивим мир?
– Это, пожалуй, для нас пройденный этап, – сказал Юрий, помедлив.
– Но ты же хотел Розку?
– Это давно было, – сказал Юрий.
Правда, давно. Еще в другом городе. В первый год. Наташа тогда приехала, и ее подселили к Юрию, в квартире были две комнаты. Он просил, чтобы мужика, но вдруг появилась новая актриса, и другой квартиры просто не было. Так им повезло сразу.
Наташа тогда еще возражала как раз против Розки. Смеялась: «Куда нам такое претенциозное имя? Давай уж прямо Дарья. Или Виола, Виола Мазини, дитя искусства. Очень смешно». Так и не договорились. Еще шесть месяцев впереди было, могли бы успеть. Юрий в тот раз что-то рано стал волноваться: за шесть-то месяцев Наташу он уже в магазин не пускал, чтоб не надорвалась, таща двести граммов масла и батон. Сам, как последний дурак, стоял в «Детском мире» перед колясками, приценялся. И даже выбрал первую куклу для Розки, не купил, правда.
Наташа в тот вечер рано пришла с репетиции, веселая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59