Юрий шел осторожно, чтобы не наступить.
Гардеробщица Верещагина, Софья Гавриловна, Уже все заметила. И расценила как тонкую конспирацию. Понимающе кивнула Юрию и сразу отвернулась. Уж Верещагина Софья Гавриловна не выдаст, будь спокоен. Удивилась выбору Юрия. Одобрила этот выбор как каприз гения. Насквозь ее Юрий видел. Гардеробщица Верещагина жила добродетельной жизнью: любящий муж, сыновья-лоботрясы, квартирка в микрорайоне. Но что-то в Верещагиной Софье Гавриловне будто все время рвалось сквозь добродетель. Искра ее пробивала. Греха ей не хватало, гардеробщице Верещагиной. Порока. Поэтому она покровительствовала любому чужому. Понимала и одобряла. Вот уж как хорошо к Наташе относится, а сейчас даже довольна. И никакой сплетни не пустит, гардеробщица Верещагина не такая. А просто довольна. Юрий усмехнулся, подумав, что у них в театре самая аморальная личность, наверное, это Верещагина Софья Гавриловна. Не в делах, так в мыслях.
Лидия за это время успела купить программки. Себе и Юрию. Так быстра и самостоятельна. Боится, что Юрий возьмет на себя роль кавалера на один вечер. Вынужденно возьмет. Сочтет себя обязанным взять. Будет поить ее теплой газировкой в буфете и придвигать бинокль к ее локтю. Это ей унизительно – на один вечер. И она ощетинивается заранее.
Без пальто Лидия казалась еще выше, дураки оглядывались. Держалась она хорошо, не обращала внимания, туфли из искусственной зебры твердо стояли на театральном паркете. Но усилие в ней Юрий все-таки чувствовал. И заметил, что она избегает зеркала.
Все время она себя пересиливала.
Юрий вдруг представил ее у моря. На пляже. Где все просты и свободны. Лидия тоже свободна, она может медленно входить в море, дрожа и взвизгивая от набежавшей волны. Но она бросается сразу и плывет мужским кролем. Это хорошенькие девчонки могут взвизгивать и дрожать. У них всегда есть жалельщики, и смотреть на них всем приятно. Как они брызгают круглой ладошкой на розовые коленки. А Лидии нужно сразу входить. Чтобы думалось со стороны: вон какая – длинная, некрасивая, зато характер!…
– Вы бывали на море, Лида?
Очень светский вопрос для театрального фойе. Далось ему это море, к морю он равнодушен, чтобы не сказать больше.
– Нет, – сказала она, не удивившись. – Красиво, наверное!
– Ерунда. Как в бане. Вы где работаете?
И тут же испугался встречного вопроса. Врать не хотелось. Правды тоже не скажешь. Смешно представляться актером в собственном театре, другого в городе нет. Да и вообще слово «актер» вызывает повышенный интерес и только мешает дружеским контактам. Некоторые барышни до сих пор считают, что раз «актер», значит должен тащить в подворотню. В крайнем случае – ресторан. Или сразу вскипают интеллектуальные вопросы: много ли пьет Смоктуновский и кто муж Борисовой?
– А вы? – сказала она быстро.
– Артист, – сказал Юрий.
Она засмеялась шутке. Круто прорезанные глаза ее взглянули на Юрия с не очень даже понятным одобрением.
– А я еще нет.
Теперь он засмеялся. Поговорили.
Спектакль, насколько понял Юрий, был закуплен каким-то заводом. Знакомых, к счастью, не было. Раза два кто-то оглянулся, но Юрий был занят разговором с дамой. Очень занят. Не видел и не слышал.
Они вошли в зал.
Места были в пятом ряду, слишком близко для Юрия, раньше не догадался взглянуть на билет. Своим лучше садиться подальше, чтоб случайно не сбить актера на сцене знакомым лицом.
Ничего, один раз сойдет. Подумаешь, король в маске, римские каникулы. А сейчас подскочит помреж и скажет, что надо срочно заменить ночного сторожа из второго акта, у кого-то растяжение жил или теща при смерти. Вот и «вся ингогнита».
– Вы сюда часто ходите? – спросил Юрий, чтобы укрепиться в чувствах простого зрителя.
– Часто, – кивнула Лидия. – Очень.
Зачем-то она сказала неправду. Впрочем, ее дело. Поверить все-таки трудно: Юрий занят почти в каждом спектакле, должен бы примелькаться постоянному зрителю. Плюс телевизор. Может, она просто лиц не запоминает. Спросить для смеха: «Скажите, вы не встречали такую фамилию – Мазин?» – «Где, на заводе?» – «Нет, например, в программе». – «А я не смотрю никогда, что там за фамилии. Не все ли равно. Играют и играют». – «Напрасно, говорят, очень приличный актер». – «Ах, оставьте! Все приличные давным-давно у Товстоногова. Какие тут могут быть актеры, даже смешно». Это, правда, уже не с Лидией разговор, но вполне возможный. С собой.
Хорошая попалась соседка, необразованная. По фойе, значит, мало ходила. Для некоторых табуниться в фойе во время антракта – первейшее удовольствие. Ходят по кругу, вцепившись друг в дружку, отражаются в зеркалах, изучают актерские лица по стенам.
– А вы? Часто?
– Как вам сказать, – затрудняется Юрий, даже не сразу сообразив, о чем она. – Случается.
Дали третий звонок.
Зал лихорадочно завозился. После третьего звонка и до подъема занавеса любой зал ведет себя как один гигантский бронхит, кажется, что в городе эпидемия. И сейчас. Кашель, сморк, скрип кресел и конфетное шарканье угрожающе нарастали. До чего ж тяжело человечеству сосредоточиться даже на полтора часа впрок. Непостижимо, как оно родило шедевры.
Хитрая штучка зал. До первых реплик ничего не поймешь, и прогнозам не поддается. Зато как на сцену вышел и зал на тебя дыхнул через рампу, все уже знаешь, прямо шерстью чувствуешь. Есть флюиды или нет сегодня флюидов. Струятся или не струятся. Будет спектакль сегодня приподнят и легок. Или придется везти его на себе, как воз, всхрапывая и кряхтя перед странно осовелым залом.
Что-то сказала Лидия, Кивнул, хоть и не расслышал.
Занавес трепыхнулся, но опять стал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59