Вот почему Валентина Васильевна отказалась. «Правда?» – спросила Ася. «Еще какая!» – серьезно сказала мама.
А у самой глаза темные. И что-то там скачет в хитрой их глубине. Не поймешь, чертики или нет…
– Что-что, а с авторами я умею работать, – говорит Валентина Васильевна. И дым над нею кругами. – Со всякими. Научилась.
– Ты все умеешь, – кивает мама. – Если бы тебя верблюд тогда в пустыне не сбросил, ты б далеко, конечно, пошла.
Здрасьте, теперь – верблюд!
– Высоко с верблюда лететь, – размечталась мама. – Особенно – если через голову. Когда он вдруг свои мохнатые коленки подломит. Вдруг потянется за колючкой. Хорошо, хоть камней нет в пустыне, один чистый песок на тысячи верст кругом…
– Ты мне зубы не заговаривай, – смеется Валентина Васильевна. – Я за рукописью пришла. Как вполне официальное лицо, хоть и по дружбе. Вот и давай мне рукопись, уже срок.
Мама сама знает, что срок, но если ей нечего давать!
– А ты работай, не ленись, – говорит Валентина Васильевна.
Мама еще раз повторяет – нет рукописи. И, по-видимому, не будет. У мамы такое ощущение, что больше она уже никогда ни строчки не напишет. Не знает – что, как, зачем. Так пусто внутри, даже страшно! И чем больше мама над своей пишущей машинкой сидит и на чистый лист смотрит, тем ей страшнее. Видимо, просто-напросто исписалась, это, как. известно, бывает, не она – первая…
– А ты без толку не сиди, – советует Валентина Васильевна. – Встань, разомнись. Сбегай в театр. Походи по улицам. В очереди постой. Посмотри, как люди живут.
Но мама уже никуда не может ходить. Ей стыдно людям смотреть в глаза. Потому что все эти люди честно делают свое дело, а мама делать свое не может. Ей даже на вещи уже стыдно смотреть! Вон хоть на этот стул. Какой он крепкий! Удобный! Основательный! Даже, может, красивый! Кто-то его, значит, отлично сработал. Мастерски! А мама свое дело делать не может. Видимо, это не ее дело. Надо правде смотреть в глаза. Мама уже самой себе опротивела. И всем она опротивела. Папе. Асе.
– За нас, пожалуйста, не расписывайся, – кричит папа из коридора. Он там возится со своими карточками, но все слышит.
– Не опротивела! – сердится Ася.
– Видишь, еще не всем, – смеется Валентина Васильевна.
Ей легко смеяться! Она свое дело умеет делать. Она в жизни – на месте. А посидела бы в маминой шкуре! Нет, мама больше не хочет себя обманывать. Она должна найти для себя какой-то выход. Не будет же она вечно без дела сидеть? Возможно, она, например, завтра пойдет водить трамвай…
– Ага, до трамвая дошло, – обрадовалась Валентина Васильевна.
Она давно ждет, когда дойдет до трамвая. Жалко, что у Валентины Васильевны нету магнитофона. Все как-то не купить…
– Зачем он тебе? – удивилась мама.
– Чтобы тебя на этот магнитофон записать, – объяснила Валентина Васильевна. – И тебе же давать послушать. Тогда бы ты сама убедилась, чего ты болтаешь. И в тех самых, главное, выражениях!
– Как это? – мама не поняла.
Сколько Валентина Васильевна маму помнит, мама так всегда говорит. Перед каждой новой повестью. Что она исписалась. Что у нее в голове – ни одной мысли. А потом эти мысли прекрасным образом как-то все же к маме приходят и рукопись она сдает в срок. Каждый раз одно и то же! Как только маме не надоест!
– Выходит, я, по-твоему, притворяюсь? – обиделась мама.
– Что ты! Что ты! – замахала Валентина Васильевна… Даже дым над ней сбился. – Ни в коем случае!
Просто пора бы уже привыкнуть, что так всегда бывает. Это как с гриппом! Прыгаешь, поешь, веселишься. А на самом деле ты уже болен. Это скрытый период болезни! Так и у мамы. Когда маме так уж безумно кажется, что она ничего не может, значит на самом деле – внутри, бессознательно, неизвестно как – она уже именно работает. Это скрытый период работы! Период психа, если так можно выразиться…
– Спасибо, – говорит мама. – Весьма лестное объяснение.
Уж чего лестного! И с гриппом сравнила. И с психом. Ася бы, может, обиделась.
– Я уж сколько раз объяснял! – кричит папа из коридора.
Увы, мама знает, что все не так. Она себя знает. Может, когда-нибудь она что-нибудь подобное и говорила, мама не помнит. Но раньше было другое дело! А так, как сейчас, у мамы никогда не было…
– Обычный творческий кризис, – смеется Валентина Васильевна. – После кризиса как раз будет небывалый подъем.
Но мама даже не улыбнулась. Нет, она себе отдает отчет. И не нужно ее переубеждать, это напрасный труд.
– Я и не собираюсь, – говорит Валентина Васильевна. Снова ей смешно! А вот посидела бы в маминой шкуре! – Просто интересуюсь, когда будет рукопись. Она в плане стоит.
– Толку-то, что она стоит. Ее никогда не будет.
– А надо, чтобы была!
Еще маме грозит! Кольца свои вверх пускает. Они все равно из дыма. Никакой жонглер ими все равно не смог бы жонглировать, чтоб подкидывать и ловить. Дунь посильней, они и рассыплются.
– Садись и пиши!
Еще маме, главное, приказывает! Мама про себя лучше знает.
– Она же сказала, что она не будет, – вдруг вмешалась Ася – Мама же вам сказала! Если она не может!
Она не хотела вмешиваться, честное слово. А сама вдруг слышит, что уже кричит:
– Никакого кризиса у нее нет! Никакого подъема у нее не будет!
– Аська! – кинулись к Асе мама и Валентина Васильевна. – Ты что, Аська?
Папа ворвался в комнату, подхватил Асю на руки. Вытащил ее в коридор и теперь с ней бегает по коридору, прижимая к себе, как маленькую:
– Тише, тише. Чего это ты влезаешь? Нехорошо.
Слышно, как Валентина Васильевна вздыхает за дверью:
– Ну, довела ребенка?!
Как будто это не она довела…
– Хочешь, поедем со мной в театр? – предлагает папа.
– Не поеду, – сердится Ася.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48