Мы с ней по речке сплавлялись. Тундра кругом, голубой лед из берегов торчит, песцы бегают по песку и на нас кашляют. Лай у них такой, будто хриплый кашель. И сразу четыре солнца…
Ася не успела спросить, почему – четыре. Опять, наверно, выдумала. Но тут в коридоре истошно завизжала морская свинья Дездемона. Залаял Фингал. Белая крыса Нюра (она все равно – Лариса) скатилась с Фингала, где дрыхла, встряхнулась, деловито пошевелила усами и с ходу вцепилась Асе в джинсы. Хлопнула дверь.
– Папа пришел! – закричала Ася.
Бросилась в коридор. Но Фингал, как всегда, опередил: уже скакал там. Нюра (она все равно – Лариса) ловко вскарабкалась Асе на плечо и теперь лезла в волосы. Мария-Антуанетта вышла, потягиваясь грациозно. Уж Константин, воспользовавшись суматохой, тоже юркнул в коридор и спрятался за тумбу для обуви.
– Что, Дези, рада?
Папа сквозь клетку щекотал Дездемоне толстое пузо. Дездемона присела, отчаянно взвизгнула от счастья и дрыгнула всеми лапами сразу. Черное пятно на белом Дездемоновом горле – печать Отелло, потому она и Дездемона – густо запорошилось опилками. Опилки из клетки так и летели! Еще бы, она папина любимица. Всегда первая знает, что папа идет.
Фингал ткнулся папе под мышку. Ася тоже ткнулась, но Фннгал достал выше. Оттолкнула Фингала. Мария-Антуанетта заходила вокруг сдержанными кругами, и внутри у нее уже загудело, словно в Марии-Антуанетте вдруг заработал моторчик. Это она запела.
– Как вы тут без меня живете? – сказал папа весело. – Что вы без меня делаете?
– Ничего не делаем! – закричала Ася. – Плохо живем!
– Приятно слышать, – засмеялся папа.
– Так, вечернее разложение, – сказала мама.
– И где у вас разложение?
– В кухне! – закричала Ася. – На диване! Мы карту смотрим!
– Ну, разве это разложение?!
Вдруг крикнул папа. Подхватил Асю вместе с белой крысой Нюрой (она все равно – Лариса!), которая уже прочно вцепилась ей в волосы, высоко поднял и как швырнет на диван. Потом маму как схватит! И как на Асю швырнет! Так мягко! Потом Марию-Антуанетту поймал и ее как на маму бросит! Уже Фингала схватил и хочет его втащить на диван. Фингал упирается, он же на диване уже валялся и теперь наказан. Боится лезть! А папа его силой тащит. Еле-еле втащил. И сам еще плюхнулся.
– Вот теперь, – кричит, – настоящее вечернее разложение!

Пускай она все равно Лариса!

Утром Ася встала рано. По будильнику. А папа опять проспал. Ася не стала будить, пускай. Ночью снова печатал, а на работу ему не скоро еще. В театре все долго спят, хорошо выспятся – тогда репетируют, с одиннадцати часов. Маму будить вообще нельзя. Ночью она работает, хоть у нее и не получается. Все собирается утром с Асей встать. «Хорошо бы завтра рано подняться, – все мечтает, – и посмотреть в чистые глаза ребенка». Ей кажется, что утром у Аси какие-то будут особенные глаза. Ерунда, Ася уже поглядела. Все равно мама не поднялась: спит, и подушка на голове, чтобы папин будильник случайно не разбудил.
Мария-Антуанетта давно уже встала. Ночью разбила блюдце. Теперь за Асей бегает и орет. Она рыбы требует! А Фингал ее хватает за лапы. Тогда Мария-Антуанетта шипит. Но все равно орет. Подавай ей рыбы! Ася дала, но Фингал отнял. Мария-Антуанетта еще сильнее орет. Дездемона свистит и бросает на пол опилки. Ей морковки надо! Нюра (она все равно – Лариса) залезла Асе на шею и теперь щекочется. Тоже просит! Один уж Константин ничего не просит. Он в шкаф залез, на белье, когда Ася одевалась, и теперь доволен.
Себе Ася сварила овсянку. Овсяную кашу каждое утро ест английская королева. Это папина загадка: «Какая разница между английской королевой и нашей Аськой?» Никто не может догадаться. «Английская королева любит овсянку на воде, а наша Аська – на молоке, вот какая», – смеется папа. Интересно, как королеве не надоест? Если бы Ася была королевой, она бы утром ела яйцо. Даже два яйца.
Сегодня можно бы, раз папа проспал. Но это уже вопрос принципа, как он любит говорить. Что мы, хуже королевы? Ну уж – нет! И Ася все равно сварила овсяную кашу, пусть английская королева чувствует.
Овсянка слегка подгорела и слегка убежала.
Это пустяки. Фингал вылизал остатки в кастрюле, а Мария-Антуанетта потом подберет с плиты своим шершавым языком. Они неизбалованные, все едят, что плохо лежит. У Аси сейчас на столе кусок сыра плохо лежит: с краю. И Мария-Антуанетта сразу стащила. На полу она зазевалась, и сыр украла Нюра. Уселась посреди кухни и хрумкает.
Держит перед собой обеими лапами. И быстро-быстро слева направо грызет. Ровно! И голова у нее быстро-быстро поворачивается за сыром, слева направо. Догрызла. Резко тряхнула головой, что конец. И опять с левого краю пошла зубами точить. Будто другая строчка! Это папа догадался однажды: «Лариска газету читает, глядите!» Так теперь и осталось: «Дайте Ларе газетку, пусть просвещается». Но сейчас ей никто не давал…
Мария-Антуанетта только ногу себе почесала – уже эта нахалка Лариса (по паспорту-то она – Нюра!) сидит и ее добычу жует.
Сразу возникла драка.
В другое время Ася бы не стала их разнимать. Пускай себе дерутся! «В хорошей драке есть тонус», – папа находит. Тем более что Нюра с Марией-Антуанеттой дерутся нестрашно. У них отношения давно сложились, можно не беспокоиться.
Они так сложились. Нюра щерит красные зубы, очень красивые, и наскакивает на Туську. Но так нарочно наскакивает, чтобы своими красивыми зубами ее не задеть. Только клац-клац возле Туськиного носа! А Мария-Антуанетта ворчит, как труба под раковиной, хмуро щурит глаза, приседает и быстро-быстро молотит лапами у Нюры над головой. Но так, чтоб случайно ее не задеть когтями за морду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48