Но Асе Стурис не показался, конечно, мальчишкой или там сильно юным. Вовсе даже нет! Все-таки артисту Стурису было уже почти двадцать шесть лет, а это возраст, между нами, почтенный.
– А где же птичка? – сказал папа, он, наверное, почувствовал Асино нетерпение. – Надеюсь, она здорова?
– О, вполне, – как-то смущенно улыбнулся артист Стурис.
Наконец распахнул дверь и пригласил их входить.
Ася только еще шагнула…
Не успела еще ничего увидеть…
Как вдруг ей навстречу раздался резкий, картавый и отчетливый голос:
– Дура в ботах пришла!
Артист Стурис ойкнул, забежал вперед, загородил от Аси кого-то и стал его уговаривать виноватой скороговоркой:
– Ну, зачем же так, Гарик? Разве так встречают гостей? Во-первых, она ни в каких не в ботах! Будь умницей!
– Иди к черту, Стурис! – сказал тот же голос картаво и резко.
– А мы-то боялись, что он неговорящий, – засмеялся папа.
– Нет, он кое-что у нас говорит…
Тут только Ася поняла, что это говорит попугай. Но артист Стурис все еще суетился и загораживал его от Аси спиной.
– И кажется, довольно осмысленно, – хмыкнул папа.
– Иногда чрезмерно осмысленно. Иногда чрезмерно, да, Гарик?
Артист Стурис, наконец, отодвинулся.
И тут Ася увидела попугая Гарика. Это был заморский красавец! Из сказки. Из буйных тропических снов. Пышный. Гордый. Синий, зеленый, красный. Он восседал на спинке высокого кресла – царственно, как на троне. И взгляд у него был царский, стальной, а когти, наоборот, черные, так и вцепились в спинку.
– Какой!!! – восхищенно ахнула Ася.
Гарик повернул голову и царственно почесал у себя под мышкой.
А папа уже осматривался в квартире, как ему тут снимать. Какой тут естественный свет и где, например, розетки, чтобы подключать свои лампы? На новом месте надо сперва обжиться. Чтобы зря пленку не переводить! И попугай тоже должен к новым лицам привыкнуть, все же это зверь. Зверям и детям всегда требуется время, иначе их не снимешь.
А артист Стурис ходил за папой следом и как-то смущенно все говорил, что можно, пожалуй, уже снимать, ведь его попугай вообще привык к посторонним, он все же занят в спектакле и видит полный зал зрителей, так что совсем не обязательно папе из-за него терять столько времени. Тем более – раз он приехал с дочерью.
– Дочь теперь отсюда не вытащить, – засмеялся папа. – Вам куда-то нужно идти, Алексей Николаевич? Так прямо и скажите.
Нет, Стурису никуда не нужно. Он просто хочет, как лучше.
– Я тоже хочу, – успокоил папа.
Гарик пока молчал. И артист Стурис вроде немножко приободрился. Перестал бегать и сел. Потом говорит Асе:
– Ты не обращай на него внимания. Пусть себе глядит! Это он присматривается к тебе. А вообще его и погладить можно, верно, Гарик? Ася же наша гостья.
– Дура в ботах пришла! – вдруг снова сказал Гарик.
Ася и не думала обижаться. Что она, дура, что ли? Она засмеялась. А артист Стурис сразу стал красный, вскочил, начал почему-то оправдываться:
– Это он от одной старушки научился. Старая такая старушка, сидит у дома на лавочке. Она так свою гимназическую подругу всегда встречает. Но у нее это ласково. А Гарик вот подцепил!
– Да ничего страшного, – успокоил папа. – Ася же понимает.
– Конечно, ничего страшного, – все равно волновался артист Стурис. – Страшно, когда попрет подсознание. Но сейчас Гарик покушал, у него отличное настроение…
Тут уж Ася с папой не поняли ничего. Какое еще подсознание? Откуда оно попрет? Просто они еще не знали красавца Гарика. А артист Стурис знал, но стеснялся сказать. Поэтому он и волновался.
Чтобы как-то его успокоить, папа еще добродушно пошутил с этим Гариком.
– Ты, старик, повторяешься, – пошутил папа. – Это уже не так интересно. Сказал бы что-нибудь новенькое.
И тогда вдруг Гарик отчетливо сказал ужасную гадость.
Ася сначала даже не поняла. Но он так внятно сказал! Ася никогда не думала, что попугай может знать такие слова. И папа никогда не думал, такое у него вдруг стало лицо. А на артиста Стуриса страшно было даже взглянуть! Он весь как-то перекосился и рухнул перед Гариком в кресло. А Гарик даже не шелохнулся. Сидит на спинке и смотрит прямо на Асю холодным стальным взглядом.
– Радио, что ли, включить, – первым очнулся папа.
И стал искать, где включить. Но он все равно не успел.
Вдруг Гарик опять картаво и внятно сказал кошмарную гадость.
Ася такой никогда не слыхала. Папа, наверное, тоже никогда не слыхал, такое у него стало лицо. А артист Стурис наверняка слышал это только от своего Гарика, больше такое нигде и не услышишь.
– Вот оно… – застонал Стурис в кресле, – подсознание…
– Да, поперло, – насильственно-бодро подтвердил папа. И сразу же пояснил Асе, как будто она дефективная: – Он ведь не понимает, что произносит.
Тут Гарик вдруг грациозно повел крылами и произнес капризно:
– Гарик хочет сухарик!
Все немножко опешили. А потом артист Стурис, наконец, взорвался.
– Сухарик тебе, чудовище? В рифму заговорил? Не будет тебе никакого сухарика! – закричал он. – Опозорил перед людьми! Ты что себе позволяешь? Совсем распоясался, хулиган!
Гарик моргнул и опять сказал:
– Гарик хочет сухарик…
– В тюрьме получишь, – сухо сказал Стурис.
Но все-таки бросил ему сушку, не глядя. Гарик поймал и стал грызть.
– Я должен был, конечно, предупредить, – сказал артист Стурис папе. – Но я не думал, что вы с дочкой придете. Растерялся.
– А у вас детей нет? – спросил с интересом папа.
– Именно что есть, – вздохнул артист Стурис. – Сын. Два года. Говорить как раз только начал…
И он тяжело задумался. Ася с папой, кажется, поняли, о чем он задумался. Маленькие дети ведь так легко повторяют всякие слова!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48