Евгений Валерьевич Гришковец
Асфальт



Евгений Гришковец

Асфальт

– Ну и что?!
– Как ну и что?! Миша, родной! Он же законченный, понимаешь, законченный подлец! Он же гнилой насквозь! С ним не то что здороваться…
– Ну и что? Зато он умеет себя вести.
Последние несколько месяцев он часто вспоминал этот разговор. Даже не сам разговор, а свою фразу: «Зато он умеет себя вести». Тогда вышел спор, он в том споре оказался в меньшинстве, точнее, он спорил со всеми, а ещё точнее, все спорили с ним. Это был не дружеский, а скорее деловой спор. Остро обсуждали деловые и человеческие качества одного человека. Тогда-то он и сказал: «Зато он умеет себя вести». И последние несколько месяцев эта фраза часто ему вспоминалась.
Он вдруг понял, что сказал эту фразу вполне искренне. Понял, что умение себя вести в том человеке, о котором тогда шла речь, ему важнее всего остального. А ещё он понял, что всё остальное в том человеке его просто не волнует и не интересует. Он удивился, потому что раньше его интересовало в людях именно всё остальное.
Он понял, что с какого-то момента его стали больше устраивать и даже радовать те люди, которые просто умели себя хорошо вести. Этакие вежливые, пунктуальные, не сокращающие дистанцию, немногословные; такие вот редкие, в общем-то, у нас люди. Какие у них там камни за пазухой и фиги в кармане – это их дело. Но вот вовремя пришёл, сказал всё только по делу, улыбнулся, попрощался и ушёл, даже раньше намеченного, – значит, приятный и, скорее всего, умный человек. С такими хотелось сотрудничать и даже общаться.
Он только никак не мог вспомнить, когда и как с ним такое произошло. Когда ему перестали быть необходимыми импульсивные и искренние проявления характера и чувств и как случилось то, что ему, по совести, стало не очень важно, как к нему относятся коллеги, приятели, соседи, сограждане, руководители города и страны. Лишь бы хорошо себя вели. Он не мог вспомнить, как и когда с ним произошло такое изменение.
Что-то происходило с ним, потом случился тот самый спор, во время которого он сказал ту самую фразу, и тогда он обнаружил в себе такие серьёзные изменения. Он слегка удивился такому открытию и скорее обрадовался ему. Ему показалось, что он наконец-то повзрослел к своим тридцати семи годам и наконец-то стал ещё лучше разбираться в людях. Он даже поменял свой способ и стиль общения и, как ему показалось, сам стал хорошо себя вести.


***

– Не знаю, не знаю, дружище. Мне кажется, ты куда-то клонишь, только я не пойму куда, – морща губы и низко склонившись над столом, говорил старинный Мишин приятель Стёпа, которого все друзья и приятели называли Сёпа. – Я тебе про одно, а ты мне что-то совсем другое пытаешься втолковать.
– Правильно. Потому что ты меня не слышишь и даже не пытаешься услышать, – спокойно, откинувшись на спинку стула и отодвинувшись от стола, ответил Миша.
Этот разговор состоялся у них пару недель назад, и Миша тоже его вспоминал. Ему понравилось, как удачно он сформулировал свои разрозненные мысли последних месяцев и как красиво они влились в разговор. Он запомнил свои формулировки и даже успел их повторить в других компаниях и беседах.
А тогда они сидели со Стёпой и Сергеем, тоже старинным приятелем, после того как позанимались в спортзале, немного погрелись в сауне и приняли душ. Сидели, пили какой-то мудрёный бесцветный и, конечно же, очень полезный для здоровья чай, разговаривали и страшно хотели курить, но терпели. Они уже пару лет почти стабильно ходили по вторникам и четвергам в спортзал, и у них выработался ритуал курить вместе после спорта, но только тогда, когда они вместе выходили на улицу. Они старались оттянуть этот момент, чтобы лучше почувствовать, как «цепляет» первая после спорта сигарета. Вообще-то они давно пытались бросить курить, то вместе, за компанию, то врозь, то на спор. Но в тот раз они сидели, пили чай, сильно хотели курить, и у них зашёл разговор о летнем отдыхе и о том, что можно считать отдыхом.
– Почему не слышу? Я не глухой, я всё слышу! – препирался Стёпа.
– Сёпа, Сёпа! Не веди себя как маленький, – вступил наконец в разговор Серёга. – Миша же не спорит с тобой, что нужно отдыхать, как и где нравится. Мишань, я переведу ему с твоего языка на человеческий то, что, как я понял, ты хотел сказать? Можно?
– Попробуй, – усмехнулся Миша, – но я и сам тогда послушаю, мне интересно, в чём же разница.
– Послушайте, братцы, я не идиот, – возмущённо отстранившись от стола, сказал Стёпа, – я всё понял. И, кстати, я отлично запомнил с детства, что о присутствующих говорить в третьем лице – это невежливо. Это свинство, Серёжа! Миша, можно я переведу ему, чтобы он понял? – ломая язык, передразнил Сергея Стёпа.
– Ты, конечно, всё отлично понимаешь! – заулыбался Сергей. – Всё! И всех! Кроме Миши. Ты же сам это знаешь, дружище!
– Ладно, давайте, делайте из меня идиота. Это ваша любимая песня, – сказал Стёпа и громко отхлебнул чай из чашки.
Миша был знаком с Сергеем и Стёпой давно. Они не учились вместе ни в школе, ни в студенчестве. Никогда вместе не работали. Просто как-то давно познакомились и приятельствовали, периодически доходя до дружбы. Сергей был помладше Миши года на три, а Стёпе исполнилось сорок четыре.
Стёпа уже много лет безрезультатно худел. Всех знакомых, которых он не видел больше двух недель, он встречал словами: «Ой, как ты похудел(ла)». Или наоборот: «Ой, ты что поправился(лась), что ли?» Стёпа сороковой свой день рождения отмечать не хотел, но в итоге отметил его очень бурно. На следующий же день после того дня рождения он стал к себе внимательно прислушиваться в поисках признаков сорокалетнего кризиса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20