Он-то что? — не выдержал опять Чубатый.
— Дмитрий раньше войска своего в Сарай приехал. Приехал, к ханскому дворцу подскакал, спешился, вошел во дворец, а там никого. Одного слугу нашел. Где, у слуги спрашивает, Туба? Нету, говорит слуга, Тубы. А где, спрашивает, Мамай? С зятем убег, отвечает слуга. Каким таким зятем? Крымским ханом, женихом Тубы. Задрожал Дмитрий: с женихом?! Значит, не дождалась, спрашивает, меня моя возлюбленная Туба? Молчит слуга, боится правду сказать. Дмитрий постоял-постоял, повернулся и прочь пошел. Вышел, пошел к реке. Упал на берег лицом в траву-мураву и заплакал:
— Ах, — плачет, — Туба! Ах, — плачет, — изменщица!
Вдруг чует: по кудрям его кто-то ладошкой провел: легко так, словно ветер.
Поднял голову: Туба!
Стоит перед ним в венке из белых лилий, как невеста.
— Не изменщица я, — говорит. — Я от жениха, от хана крымского, убежала. И тебя, моего суженого, три дня и три ночи, а потом еще девять дней и девять ночей, да еще три дня и три ночи ждала-дожидалась. Вот дождалась.
Обнял ее Дмитрий, поцеловал, глядит на милую свою — не наглядится.
— Сегодня же, — говорит, — свадьбу сыграем.
— А любишь ли ты меня, Дмитрий? — спрашивает Туба.
— Люблю, — отвечает Дмитрий.
— Крепко ли любишь? — пытает Туба.
— Крепко, — отвечает.
— А пойдешь ли со мной?
— С тобой — хоть на край света!
— Так пойдем…
Взяла его за руку и повела за собой в реку.
Идет Дмитрий за ней как во сне: все дальше и дальше. Уж глыбоко стало! А впереди — шаг шагнуть — и яма: черная вода над нею, будто уха в котелке, кипит, ходуном ходит, щепки да палки в воронку закручивает.
Туба Дмитрия к яме тянет. Он за ней идет. Только и спросил:
— Куда мы?
— В дом мой новый, — отвечает Туба. — Там уже к свадьбе все приготовлено…
И Дмитрия — толк в яму! Следом сама прыгнула.
И закрутило их, завертело, в черную воронку засосало.
22
Очнулся Дмитрий, озирается. Видит: сидит он женихом на своей свадьбе. За дубовым столом сидит на стуле-золоте, во дворце кристальном. Рядом с ним его невеста, Туба. Слуги в красных кушаках носятся, блюда на столы мечут. Вокруг — парни и девчата в венках: поют да пляшут, молодых славят.
Чего хотела душа, то и сбылось.
Только нехорошо что-то Дмитрию, будто на сердце камень тяжелый лег, дышать не дает, давит.
Тут старик старый — седые усы до плеч — чашу поднял:
— За здоровье молодых, — говорит, — царя Дмитрия и царицы Тубы!
Дивуется Дмитрий: какой он царь?
А старик вино пригубил:
— Горько! — говорит. — Подсластить надо!
Тут все «горько!» закричали.
Встал Дмитрий. И Туба встала.
Поглядел на свою зазнобушку Дмитрий — и забыл тоску-кручину: смотрит на него Туба глазами — ясными звездочками, губки аленьки ему для поцалуя подставляет.
Весело, хорошо стало Дмитрию!
И уж поцеловать хотел Тубу Дмитрий, обнял ее покрепче, обхватил за бока, к себе Тубу клонит. Только чувствует вдруг под руками что-то склизкое, словно он не Тубу обнимает, а налима скользкого, будто рыбья слизь под руками — не ухватишь! Глянул вниз — а там у Тубы вместо платья — рыбий хвост!
Догадался Дмитрий, куда попал. Пригляделся, видит: то не старый старик — усы до плеч — «горько!» кричит, — то сом усатый пузыри пускает. То не слуги в красных кушаках, — то раки с клешнями носятся, блюда с мертвечиной на стол мечут. То не девки с парнями поют да пляшут, а утопленники.
Оттолкнул Дмитрий от себя Тубу. Закричал что есть мочи. Стол дубовый поднял и ударил в стены дворца кристальные. Разбились стены.
Дмитрий за доску дубовую ухватился, от речного дна оттолкнулся — выплыл наверх.
Выплыл, на берег вышел, не чует: жив ли он еще али нет?
Смотрит — жив.
Позвал коня своего буланого. На Русь домой собирается.
А русалочка уж тут как тут. В реке у берега плещется, просит Дмитрия жалобным голосом:
— Не покидай меня, Дмитрий. Не уезжай!
— Обманула ты меня, Туба, — говорит Дмитрий. — Не сказала, что русалкой стала.
— За тебя я жизнь отдала! Царицей речною стала! Вернись — и ты царем станешь! Сокровища в нашем царстве речном несметныя…
— Нет, — отвечает Дмитрий. — Лучше князем быть на святой Руси, чем царем в речном царстве.
Сел на коня. Через брод поехал. Туба ему в стремя вцепилась, заплакала.
— Не пущу, — говорит. — Не могу без тебя. Люблю тебя больше жизни.
Заплакал тогда и Дмитрий.
— Люблю тебя и я, — отвечает. — Да только не судьба нам, видно, на этом свете вместе быть. Может, на том свете Бог над нами сжалится…
Поцеловал ее крепко.
— Прости и прощай! — говорит.
Отпустила Туба стремя.
23
— Так и уехал? — спросил Чубатый.
— Так и уехал. На Руси себе женку нашел, Евдокией ее, бают, звали. Детки у них пошли.
— А Туба?
— А Туба речной царицей стала. В Ахтубе до сей поры живет, в реке. Днем она плещется, с людьми вместе плавает. Но кто зазевается — догонит, за ноги схватит и на дно к себе утащит. Особенно малых ребят и девчат любит топить. Оно и понятно: скучно ей на дне, играцца ей с ними хочется, ведь совсем дитё еще… А как ночь настает, кличет Туба своего золотого коня и под степью на золотом коне скачет…
— Под степью? На золотом коне? — поднял голову Чубатый.
— На нем. Говорят, хан Мамай когда убегал, все свое золото расплавил и во весь рост — золотого коня — отлил! Схоронил коня в степи.
— Где ж он его зарыл? — облизнул сухие губы Рябой.
— Про то не знает никто. Уж сотни лет того золотого коня ищут — не найдут никак. Бают, как ночь, конь золотой с Тубой под степью скачет, золотыми копытами под землей стучит. А днем на место возвращается, где его Мамай закопал: лежит, весь день отсыпается… — сказал Петр. — Только в одну ночь в году не зовет Туба золотого коня, не кличет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30