Тут верблюд подошел, между ними мохнатую голову просунул, Канарейку от мужа отталкивает.
— Глянь-ка! — засмеялась Канарейка. — Ревнует! Ко всем мужчинам меня ревнует! — радостно Ганне сообщила. К мужу повернулась: — Будешь обижать меня — к верблюду уйду. Ты меня замуж, Сулеймен, возьмешь? Ты меня любишь, Сулеймен? — к Сулеймену приставала. — Иди, я тебя поцелую! — смеялась, в мохнатую морду верблюда целовала.
Муж плюнул, пошел.
— Ты куда? — мужа окликнула.
— Неможется мне что-то, — сказал, ушел в шалаш спать.
Развели с Ганной костер. Положила Канарейка голову Ганны к себе на колени, волосы перебирала, в голове искалась, говорила:
— Будешь с нами, доня, жить. Летом здесь, а зимой на Каспий пойдем, в теплые страны. Мы как птицы перелетные. Русские птицы…
Ганна глядела в небо. Светили звезды.
На звездном небе, как на бахче, лежала большая желтая луна — пахла дыней.
16
Утром Канарейка стала будить мужа:
— Вылезай! Уже солнце встало!
Он молчал. Полезла сама в шалаш.
А он мертвый лежит, неподвижный. Заголосила.
Нарядила его в белую рубаху.
Положила его на зеленую траву.
Лежал на траве, будто спал.
— Ваня! — позвала. — Проснись!
Голубой полевой цветок сорвала, вложила ему в руки — вместо свечки.
Ганну разбудила:
— Батька наш умер. Поехали хоронить!
Вместе с Ганной на повозку его погрузили, повезли.
— Говорила ему вчера: Ваня, выпей! Пей, чтобы зараза не прилипла! — сказала Канарейка. — Не послушал меня. — Заплакала.
У села на горе кордон из мужиков с берданками на конях стоял.
Закричали издали:
— Эй, Канарейки! Поворачивай обратно! Не то стрелять будем! Говорили вам вчера: не вези в село заразу!
— Не заразу везу. Мужа своего!
— А что с ним?
— Да помер!
— Вчера еще живой был, — не поверили. — От чего же помер-то? От холеры?
— Не знаю, — сказала и поехала себе потихоньку в гору. — Может, и от холеры.
— Стой! Куды поехала? Не пускай ее, ребяты! — заорал мужик с черной бородой. — Она же смерть нам всем везет! Гони ее, м…у холерную!
Выстрелил. Пуля в плечо Канарейке попала.
— Ах, убивец! — закричала, поводья выпустила.
Мужик с бородой на коне налетел. Глаза от бешенства кровью налиты — и у него, и у коня.
— Поворачивай обратно! — гаркнул.
Ганна поводья схватила, развернула повозку.
Мужик верблюда плетью огрел:
— Пошел! Пошел, сатана!
Полетели во весь дух.
Мужики на конях — за ними. Всю дорогу до моста их гнали.
Переехала мост Ганна.
Мужики у моста остановились. На берегу бочку со смолой нашли, на мосту разбили. Подожгли мост.
Смотрели, как разгорается.
— Не вернешься теперь, Канарейка! — через реку закричали. — Конец тебе, холера!
17
Платье кровью намокло.
Ганна платок с головы сняла, рану платком перевязала. Перетащила Канарейку в шалаш.
Та лежала, молчала: в лице ни кровинки. Потом глаза открыла, Ганну увидела, бескровными губами прошептала:
— Видно, он мне главную жилу жизни перебил, — сказала. — Чахну. Прости нас, доню. Позвали тебя к себе, да бросили…
Платок кровью набух.
Ганна перевязывать стала, руки трясутся.
Канарейка приподнялась:
— Там за обрывом — брод. Как умру, уходи отсюда. Видели они тебя. Сулеймена себе возьми. Твой он теперь. — Откинулась, с тоской сказала: — Эх, по-людски похоронить Ваню хотела…
Ганна лопату взяла.
Канарейка глаза в глаза Ганне посмотрела.
— Шире могилу копай, — сказала, — на двоих. Пойдем волю искать на том свете…
18
Верблюд сидел у могилы, не понимал.
Уже ночь настала. Потянула Ганна его за поводья: пойдем. Отвернул от нее голову. Не встал.
Бросила поводья. Пошла к броду.
Оглянулась.
Сулеймен сидел неподвижно, лебединую шею выгнув.
Ганна разделась, подняла одежду над головой, вошла в воду.
19
Обхватила ее Ахтуба руками сильными, будто ждала, потащила за собой. Прогнулась Ганна, как ивовый прут, вырвалась из рук.
Тогда Ахтуба песок из-под ног Ганны уносить стала. Покачнулась Ганна, за корягу схватилась, выстояла.
Пошла потихоньку дальше.
Ахтуба тоже притихла, плескалась об ее бок, будто об лодку, нежно о чем-то журчала.
Звезды в темной воде отражались.
Медленно, будто по звездному небу, шла по реке Ганна, разводя перед собой звезды руками: отгребала их, чтобы не поранить.
До середины реки дошла и — будто заманила ее Ахтуба в ловушку — ухнула вдруг в яму с головой. Бросила Ганна одежду, забила руками, выплывая. Ахтуба не дала ей плыть, скрутила ее, как зверя, закрутила в воронку.
Вынырнула Ганна, хотела ухватиться за стремительно плывущее на нее, выдернутое откуда-то с корнем дерево — не успела: дерево ударило ее, опрокинуло, оглушило.
Последнее, что услышала Ганна, — звон колокольчиков. Будто звезды бубенчиками в небе звенели. Поглядела на небо Ганна и пошла на дно.
Кто-то ее, за ноги схватив, туда тащил — сильными, страстными руками.
20
На берегу реки у потухшего костра рыбаки спали.
Вдруг услышали звон над рекой, повскакали.
То рыбацкие колокольцы колотились на лесках донок. Зазвенели, грянули разом — и затихли.
— Что это было? — спросил чубатый парень.
— Осетр проплыл, хвостом задел, — ответил Петр Рыбаков, жилистый мужичок в драной фуфаечке, обернулся, закричал остальным: — Иван да Яков! Айда на лодки! Сети выберем! Осетр прямо в них пошел!
Доставали сети.
— Тяжеленный мужик! — Петр в темноте сказал. — С человека будет!
Вытащили на берег, у костра развернули.
В сетях, вся в серебряной чешуе, как большая рыба, Ганна лежала, на рыбаков смотрела.
— Русалочка! — ахнул Чубатый. — Ребята, мы русалку поймали!
21
Подошли с опаской. Стали разглядывать Ганну.
— Дышит ли? Может, утопленница?
Отодвинулась Ганна, закрылась руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30