Проснулся он ровно в шесть утра, ощущая в теле и голове странную свежесть и вдохновение. Хотелось двигаться вольно и размашисто, прыгать, петь, сочинять стихи. Это уж дудки, подумал он. Вышел из-за стола, вернул креслу его привычное положение. Оглядел кабинет, проверяя, закрыто ли окно, поднял трубку телефона, там был длинный гудок. Все в порядке, подумал он, анархия познания обретается утратой свободы заблуждений. Он долго ходил, курил, размышлял, что, возможно, напрасно связался с этой работой и что лучше всего бросить что есть и чего быть не должно.
Марина жила неподалеку, и путь к ней занял минут двадцать неторопливого хода.
Квартира была коммунальной, такой же огромной, как и та, где он жил сам. Входная дверь была приоткрыта, никаких звонков на стене не виделось, и К. М., войдя в гигантский коридор, направился вдоль дверей, отыскивая нужный номер. Он постучал осторожно, учитывая, что час ранний и люди спят.
– Входи, балда! – раздался приятный голос из-за двери.
К. М. вошел, огляделся. Большая комната, метров двадцать пять, заставленная мебелью, имела опрятный вид. Откуда-то из-за шкафа вышла женщина, черноволосая, лет тридцати, с живыми глазами, приятным, стремительного рисунка, лицом и остановилась, улыбаясь.
– А-а, это ты, балда номер четыре, проходи.
К. М., не отвечая, протянул коробку с наркотиком и собирался уйти, но Марина придержала его за рукав.
– Не злись, чудак человек. Я ко всем так обращаюсь. Для меня всякий мужик – балда. А ты, может, и не балда. Надо проверить. Проходи. – Она указала на диван у стены. – Да сними ты плащ и лапти. Вон вешалка. Внизу шлепанцы… Вот и молодец. Теперь проходи и садись. Дай-ка я тебя разгляжу, коллега.
Она села напротив на стул и уставилась в лицо К. М.
– Как отдежурил смену? Не надоело?
– Да вроде ничего. Только скучновато попервости. Читать надоело. А другим чем заняться – нечем.
– А это что у тебя за книга?
– «Война и мир».
– Помню, – сказала Марина, – про любовь.
– Отчего же непременно про любовь? Они землю пахали, ремесла заводили, дороги прокладывали. Во всякие времена дела много. Да и бездельников хватало всегда. Вот ведь и вы – не семеро по лавкам?
– Да, я одна, – сказала Марина, – но не бездельница. Я женщина с досугом, а это почти – с состоянием.
– Это хорошо, – солидно рассудил К. М., – досуг – это важно. Ученые люди говорят, в будущем, дале-е-оком-предале-е-еком, вся наша жизнь будет один досуг и ничего более.
– Да ну? – удивилась Марина, вскидывая тонкие брови. – Так ведь люди сопьются и вымрут от такого обилия.
– Неправда ваша, не вымрут. Они станут образованнее, энергичнее, тоньше, всемогущее…
– Да ты еще и романтик! – расхохоталась Марина и вздохнула. – Веришь в таких людей… Посмотреть бы на них. Слушай, любитель романов, хочешь чаю?
– Нет, благодарю, я домой пойду.
– Домой? – переспросила Марина. – У тебя есть дом? Большой? Небось, пятистенок? А при нем огород и всякие каретники, сараи, гумна и прочие службы?
– Это не дом, собственно, а комната небольшая. Узкая и длинная. Неправильной формы.
– Вот видишь, – улыбнулась Марина. – Так что же вы, в конце концов, скитальцы, получили? Кишку иль гроб? Иль государство Чили? А говоришь – дом. Так и про будущих людей врешь. А будут они мелкие, жадные, пузатые – не хочешь таких?.. Тебе у меня нравится?
– Нравится, – огляделся К. М. – У вас тут чисто, тепло. Солнца днем много. Соседи, небось, веселые…
– А я тебе нравлюсь? – спросила Марина серьезно, встала перед ним и распахнула халат, под которым ничего не было.
– Хорошее тело, – решил он. – Правильное. И на ощупь, наверное, приятное. В некоторых местах, полагаю, кожа, когда мокрая, под руками скрипит. Только вот лишние складочки обозначаются. Целлюлит?
Марина запахнулась и от смеха упала на стул. Она хохотала, раскачиваясь, показывая белые зубы, всплескивая руками.
– Ну, уморил, чудик! Ну, сокровище!
Отсмеявшись, строго спросила:
– Даже в лице не переменился! Ты что, без нервов?
– Почему я должен меняться, да еще и в лице? Что я, голой бабы не видал? А нервов у меня действительно маловато. Старая конструкция. Не предусмотрено обилие аксонов.
– Странно. А мой любовник говорит, что когда видит красивую женщину, тотчас слышит музыку сфер, верхней и нижней. Хочешь, я тебя утешу? Я умею любить…
– Нет, не хочу.
– Ты нормальный? Тебя давно свидетельствовали врачи?
– Нормальный. Не хочу любви без чувств.
– Молодец! – похвалила она. – Старинных книжек начитался.
– Да, русская литература богата русскими писателями.
– Чудик! – снова похвалила Марина. – Но ты мне нравишься. Ты прости, что я тебя балдой назвала. Ты полуидиот.
– Уже или еще? – глупо ухмыльнулся К. М. – Давай будем друзьями без всякого там секса и прочего, а?
– Ну что ж, – серьезно согласилась Марина, – давай.
– Вот и славно познакомились.
К. М. встал и направился к вешалке. Одевшись, обернулся к Марине. Она сидела на стуле и, с улыбкой глядя на К. М., покачивала головой.
– Я вспомнила, кто ты, – сказала она. – Мой друг старина Канопус написал стих о тебе. Ты – та карта, какой кто-то играет втемную, рубашкой кверху, ва-банк, и все летит к черту, чтобы затылком ощутить дыхание судьбы, у которой нет выбора. Что-то в этом духе.
– Славно. Горжусь. Можно мне заочно дружить с Канопусом?
– Валяй, если не наскучит.
– Жизнь – ужасно интересная и славная вещь, – сказал он с порога. – Можно спросить про интим? Вы… давно лекарствами балуетесь?
– Не помню. Редко. Когда накатит черная тоска. Есть у меня одна такая черная тоска, – накатывает. Тогда вкалываю пару кубиков счастья и – все небо в звездах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37