— Я люблю книжки про героическое читать… Знаешь, как Степан Халтурин царский дворец взорвал? Толково! Нанялся будто столяром-краснодеревцем, а сам, что ни день, взрывчатку в карманах носил. Много натаскал. Жил он там же, в подвале под царской столовой. Взрывчатку эту держал под подушкой, а сам тихоней прикидывался. Потом взорвал и неудачно. Такая досада… После этого в Одессу уехал, у нас здесь на какого-то прокурора покушение готовил. Арестовали его, а он даже своей фамилии не назвал. Так и казнили, ничего не добившись… Нам бы такого в отряд!.. Ну, ничего, мы тоже что-нибудь придумаем. Еще похлеще. Рванем разок, как на Маразлиевской, турки запрыгают!Яков Гордиенко с неутомимыми и отчаянными своими товарищами в самом деле затеял взрыв дома на Красноармейской, где располагался румынский штаб. Подговорили кочегара и уже начали носить взрывчатку в котельную. Сами ходили туда будто бы разгружать угольный бункер. Здесь же, в бункере, и прятали обернутые в вощеную бумагу пачки тола. С взрывом решили не торопиться — делать так делать. Чтобы наверняка. Вот бы отметить годовщину Красной Армии… Но об этом, конечно, он ничего не сказал.Тамара, будто угадывая его мысли, сказала:— Ты, Яша, приходи в гости к нам в день Красной Армии. Весело будет… Сейчас как раз репетировать самодеятельность будем.Кто-то принес баян, растянул мехи, и в катакомбах разнеслась тихая музыка. Баянист заиграл лезгинку. Тамара все еще сидела рядом, но она вся уже была в танце. Вскинув голову, с блуждающей улыбкой, с глазами, устремленными куда-то вверх, в темноту, трепетно напряженная, она только и ждала, чтобы ее позвали.— Тамару, Тамару! — послышались голоса.Кто-то взял ее под руку. Тамара оказалась в центре круга.Остановилась. Вот она сорвалась с места и поплыла в танце. Быстрее, быстрее… Яков едва успевал следить за ней, поворачивая голову. Темп танца все нарастал. Тамара то исчезала в тени, куда не достигал свет фонарей, поставленных в каменных нишах, то снова вырывалась на свет и кружилась, кружилась в неистовом танце. Вот она на ходу стянула с себя жакет, бросила его Яше, пронесшись мимо, — подержи, мол, — и снова ринулась в танец, в музыку. Изящная, стройная, с тонкой талией.Яков так был увлечен ее танцем, что не сразу заметил, что танцевала она не одна. Так же лихо плясал в кругу незнакомый ему партизан в гимнастерке с зелеными петлицами. Он все время поправлял рукой непослушные черные кудри.Зрители с восторгом глядели на фигуры танцующих, на их плывущие руки, били в ладоши и притопывали в такт каблуками.Наконец, партизан, легко обняв Тамару, провел ее к скамье, и она, усталая, рухнула рядом с Яковом.— Ух, хорошо! Правда, Толя?! — выдохнула она и засмеялась счастливо-счастливо. Потом, опомнившись, испуганно воскликнула: — Ой, на дежурство-то надо!Вскочила и убежала. Прошло минут пять, и Тамара снова появилась в подземной столовой. Теперь она была совершенно другая — в ватных штанах, в куртке, перетянутой широким ремнем, в кирзовых сапогах и солдатской шапке. На лице ее не остыл еще задор танца, и она очень походила сейчас на мальчишку. Подошла к Якову и, не говоря ни слова, сунула ему в карман горсть конфет в розово-прозрачных бумажках. Яков даже не успел отказаться.— Это тебе с ребятами… — сказала Тамара. — Так не забудешь про годовщину?Она взяла автомат из пирамиды, перекинула его через плечо.Из катакомб выходили вместе. Якову хотелось, чтобы это продолжалось как можно дольше. Тамара шла впереди, стройная даже в ватнике и шароварах. Тень ее сливалась с другими тенями, падавшими на стены катакомб, на пол, усеянный каменной крошкой, кусками ракушечника, на потолок, нависший, как угроза, над головами. Тени сливались, расплывчатые и неясные, и нельзя было понять, кому они принадлежат. Федорович тоже шел вместе со всеми, его тень тоже падала на стены штрека, сливаясь с другими.В сигуранце на улице Бебеля Федорович больше не появлялся. В назначенное время он приходил на Дерибасовскую, дом девять, поднимался на третий этаж в конспиративную квартиру майора Курерару. Здесь его встречал капитан Аргир либо Харитон, они давали ему задания, с каждым разом все усложняя их, выспрашивали о людях, уточняли их адреса, приметы, требовали отчета в выполнении заданий.Подписку работать на сигуранцу Федорович дал примерно через неделю после того, как его впервые вызывали на улицу Бебеля. От той ночи в памяти осталась тупая боль под ложечкой и ощущение, будто его вытащили из петли. Когда он снова начал дышать, его второе дыхание было уже дыханием предателя. Все старое осталось как бы по ту сторону удара, нанесенного ему локатинентом Жоржеску.Впрочем, события, захватившие Антона Брониславовича, развивались для него последовательно и логично. Сейчас он даже не хотел раздумывать, как это случилось. Потеряв веру, да, собственно говоря, он и не имел ее никогда — нельзя приспособленчество называть верой, Федорович для себя решил: старое вернуться не может, надо подаваться к другой власти. Вон какую силищу двинул Гитлер! Он все перемелет, все перекроит по-своему. Только попади под его жернова. Антон Брониславович закладывал пальцы: июль, август, сентябрь, октябрь… За четыре месяца Гитлер подошел к Москве, к Ленинграду, взял Украину. Антонеску занял Одессу. Старое кончилось, рухнуло. Старым Федорович называл Советскую власть, строй, при котором вырос. Он совсем не хочет попадать под жернова. Действовать надо, как Антонеску, — лепиться к сильному.Об этом он подумал впервые, прочитав в «Молве» новогоднее поздравление губернатора Алексяну маршалу Антонеску. Подумал с неосознанной завистью — вот как умеют жить люди!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77