Одно смущало Леньку: щель находилась в том углу, где время от времени появлялся часовой. Вообще-то добежать до угла – дело плевое. Но надо успеть все сделать до возвращения часового. Ленька начал считать: раз, два, три… Считал он как можно медленнее, с интервалами, предполагая, что каждый счет равен секунде. Досчитал он до восьмидесяти трех – почти полторы минуты, – когда часовой вышел из-за угла. Значит, времени хватит.
Как только солдат скрылся, Ленька стремительно бросился к щели. Делая большие прыжки, чтобы быстрее добежать, он мигом проскочил расстояние, отделявшее его от риги. Прильнул лицом к щели, но разглядеть что-нибудь внутри было невозможно.
– Эй, кто там! Товарищи, я вам поесть принес. Скорее берите! Часовой тут… – зашептал Ленька.
В риге послышался шум. Люди подошли к щели. Ленька опасливо оглянулся и приставил ведерко. Из щели потянулись худые заскорузлые, давно не мытые руки. Никогда Ленька не видел таких страшных рук. Они жадно шарили в ведерке, сухие ногти царапали жесть, стучали по днищу. Нащупав кусок хлеба или картофелину, руки исчезали, а вместо них появлялись другие. Ленька совал в раскрытые ладони все, что оставалось еще в ведре. Сердце его неистово колотилось.
– Хальт! – раздалось вдруг над самым ухом.
Часовой не стал стрелять, а свободной рукой схватил мальчишку за плечо и швырнул на землю. Ведерко с грохотом покатилось в сторону, крошки хлеба и картофелины высыпались на снег. Ленька почувствовал резкую боль в боку и в ногах: гитлеровец пинал его носком сапога. Но этого фашисту показалось мало. Он решил как следует проучить русского мальчишку. Схватив Леньку за воротник, часовой несколько раз ткнул его лицом в снег, в мерзлую землю. Бил он Леньку спокойно, беззлобно, будто бы исполнял какую-то служебную обязанность, так же, как те солдаты, которые разрушали в лесу землянки.
Потом он толкнул мальчика прикладом винтовки и крикнул:
– Раус Прочь!

!..
С разбитым в кровь лицом, едва сдерживая слезы, Ленька подобрал ведерко и, не разбирая, где тропка, где целина, пошел по снегу к дому.
Мать так и ахнула:
– Что с тобой, Ленюшка? Неужели за пленных?
– Аза что же! Ох, дождутся они… – стиснув зубы, процедил Ленька. – Не держите вы меня только, когда наши придут… Дай мне, мама, умыться.
В тот же вечер Ленька встретился с Толькой. Они долго шептались на крыльце.
– Нонче меня опять побили, – сказал Ленька.
– За что?
– Пленным в ригу картошку понес да хлеба. Часовой увидал.
– И сильно бил?
– Нет, не особо. Губа вот только распухла. Об землю раза два приложил…
Когда-то было зазорным признаться, что в драке тебе досталось, но сейчас Ленька не стеснялся об этом рассказывать.
– Зря ты один пошел. Надо бы вместе: один стеречь, другой передавать…
– Да… – задумчиво протянул Ленька. – Ладно, другой раз умней будем.
Прошло еще недели две, и на лукинцев обрушилась новая беда. Мануйловский комендант приказал срочно выселить людей из деревни, освободить все дома, а если кто останется, пригрозил расстрелять на месте. Было это в конце декабря, в самые лютые морозы, которые пришли после больших снегопадов.
Фашисты заметно нервничали: были чем-то встревожены. Их раздражали русские морозы и неясные сводки, которые стали поступать с фронта. Открыто говорили, что под Москвой Гитлер потерпел неудачу, германские войска отступают. А партизаны все больше смелеют, даже днем нападают на обозы и грузовые машины. Правда, в районе Мануйлова было тихо. С тех пор как партизаны совершили налет на штаб полка, в Лукино про них ничего не было слышно. И тем не менее комендант, посоветовавшись с Гердцевым – начальником карательного отряда, приказал всех жителей переселить на Ловать – в Парфино.
…По сыпучему, как песок, снегу Ленька шел мимо риги, где раньше держали военнопленных. Здесь уже никого не было – ни пленных, ни часовых. Рига стояла с распахнутыми дверями.
Вдруг кто-то негромко свистнул. Ленька обернулся и увидел человека в дубленом полушубке.
– Эй, парень! – позвал он. – Ты здешний?
Ленька присмотрелся и узнал того самого партизана, который заходил к ним перед налетом. Партизан тоже узнал Леньку.
– Здорово, – приветливо сказал он. – Ну какие у вас тут дела? Пойдем-ка в ригу. Потише там и незаметно.
Оба вошли в полутемную ригу.
– Так что, говоришь, нового? – еще раз спросил партизан.
– Ничего. Угоняют нас завтра. Всю деревню гонят.
– Завтра? Да ну?! – почему-то обрадовался Ленькин собеседник. – А немцы что?
– А что немцы? Нагнали их во все избы. Сидят, мерзнут, на улицу не вылазят.
– И много их?
– Порядком. В каждой избе по шесть, по восемь, а кое-где и по дюжине будет.
– Так… А вас выселяют, значит? Завтра, говоришь, обязательно?
Партизан задумался.
– А если завтра не выселят?
– Тогда послезавтра.
– Нет, так не пойдет! Завтра надо.
– Чего-чего? – удивился Ленька. Он никак не мог понять, чему радуется парень.
– Ничего, так просто. Ты мне, если не уедете, обязательно знать дай. Понял? Обязательно, говорю!
– А как я знать дам?
– Как?.. Возьми, например, эту палку и воткни в сугроб, чтобы издали видно было. Раз палку увижу, буду знать, что вы не уехали.
– Ладно… Слушай, а ребята у вас в отряде есть? – спросил вдруг Ленька.
– В каком отряде?
– В партизанском, каком!
– А зачем тебе?
– Взяли бы меня с собой!
– Тебя? Да ты что?! Тебе еще расти да расти надо!.. Пока так помогай… Ну я пошел. Так гляди не забудь: не уедете – дай знать.
Но выставлять условный знак не пришлось. Наутро подъехали немецкие машины, всех погрузили в железные кузова и увезли в Парфино. Поселили в летних бараках, по две-три семьи в комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60