– Ты, я вижу, первач. Первый раз в колонию-то едешь? А я их знаешь… Я их всякие видал. Работать насильно, учиться насильно – а я подчиняться не люблю! Ты слушай! Ты меня придерживайся: упремся рогом и все. Не подниматься в зону! Ну, в колонию! Пусть в другую отправляют, без актива!
– У него на это душку не хватит, – пренебрежительно бросил с верхней полки рыжий детина.
– Почему не хватит?– вспыхнул Антон. – Ты думаешь, я…
– Ну и ладно! – сказал Мишка Шевчук. – Тогда давай в карты играть, в «очко»!
– А зачем в карты?.. Я не хочу в карты! – испугался Антон.
– Ну вот! А говоришь: я да я!.. Делать-то нечего!
– Да настоящий вор разве откажется играть! Права не имеет! – заметил опять голос с верхней полки. – А этот, видно, так… мамалыга! Такой и продать может!
Антон весь сжался от этих слов и их недружелюбного, почти злобного тона. Витька, Яшка Клин и этот нелюдимый рыжий детина с верхней полки – все об одном и том же: «продать»! Какое неприятное, настоящее воровское слово! А почему «продать»? На суде Антон рассказал всю правду и иначе не мог поступить.
Антону очень не хотелось играть в карты, но сейчас ему не хотелось ссориться и с Мишкой; едут они все-таки в одну колонию, и как там сложится жизнь – неизвестно, а потому совсем не безразлично, что Мишка будет о нем думать.
Стали играть. А рыжий детина, свесившись с полки, заговорил опять:
– А если затащат, что будете делать?.. В зону, говорю, если затащат?
– Убегу! – решительно ответил Мишка.
– Ну и дурак! Куда ты убежишь? Зону держать нужно! В актив не вступай. Никаких активистов не касайся. Живи втихаря и свяжись со своими. Воры в каждой зоне есть. Подбери и действуй. А не выйдет – в камышах сиди… А то – «убегу»! Куда ты дальше России убежишь?

Вот она и продолжается, «тюремная наука». Оказывается, можно «подняться в зону», войти в нее, можно «не подняться», можно как-то «держать зону», а можно «сидеть в камышах». Антон играл в карты, а сам вслушивался в эти разговоры. Он услышал, что «подельники», проходящие по одному делу, направляются после суда по разным местам и колониям, и искренне был рад – значит, он не увидит больше своих бывших – будь они прокляты! – дружков и – всему конец! А оказывается, нет, далеко не все, видно, кончилось, не все испытания, и там, в колонии, можно встретить кого-то вроде Вадика, или Генки Лызлова, или Яшки Клина, а значит, и туда могут дотянуться длинные руки Витьки Крысы.
Никуда, никуда, видно, не уйти от этих опутавших его сетей!
Но как же быть? Как жить? Что делать? Как вести себя вот скоро, когда остановится поезд и Антон приедет в колонию с ее «активом», «тумбочками» и «табуретками» и с Мишкой, который едет с ним из прошлого в будущее?
Антон думал и проигрывал, проигрывал и думал, совсем не давая себе отчета в том, как он будет рассчитываться с Мишкой.
И вот – гудок, станция.
– Шелестов!.. Шевчук!.. На выход!
– Ну ладно! Будешь должен, – бросил Мишка, пряча карты.
Пошли на выход, руки назад, опустив голову. Кругом народ. Люди садятся на поезд, сходят с поезда, здороваются, прощаются, целуются, машут руками. Станция небольшая, поезд стоит недолго, и вот опять гудок, и он ушел, уводя с собою вагон с решетками.
Та же охрана, в форме, с погонами, но без оружия.
И вдруг – команда: – Опустить руки! Идти вольно.
Это было так неожиданно и так непривычно: вольный шаг, свободные взмахи руки и какое-то новое, «вольное» ощущение.

6

Колония, куда привезли Антона, находилась в одном из городов южной России, до недавнего времени бывшем обыкновенным, ничем не примечательным районным центром с небогатой местной промышленностью. И только с последней весны поля, почти вплотную подходившие к городу с трех сторон, потеснились, уступив место начинающимся большим стройкам. С четвертой, северной стороны к городу подходил лес; мелкий, корявый соснячок разрастался и, веером расходясь на многие километры, превращался в большие настоящие леса с луговинами, болотами и тихими озерами. В озерах водилась рыба, и, в специальных питомниках – бобры.
У самой опушки, за рекою, отделяющей лес от города, когда-то был построен женский монастырь. Высокая стена с затейливой башней над входными воротами ограждала эту обитель от «зла мира». После революции монастырь был ликвидирован, а помещения его в разное время использовались по-разному. Теперь здесь расположилась детская трудовая колония. Об этом, кроме вышек и прожекторов по углам стен, говорила одна деталь: обычно двери запираются изнутри, а здесь ворота были схвачены снаружи двумя большими крюками. Снаружи – потому что «зло» было внутри.
Перед колонией, вернее перед «зоной», вокруг засаженной молодыми тополями площади с колодцем посредине, расположился небольшой поселок сотрудников, а возле самой стены – длинное деревянное здание – «штаб», управление. Туда и подъехала наглухо закрытая, без окон, серебристого цвета «спецмашина», из которой, озираясь, вылезли Антон и Мишка Шевчук. Тем же свободным, вольным шагом в сопровождении того же надзирателя через небольшой палисадник они прошли в штаб и сели на указанный им в маленьком зальчике диван. Почти напротив была обитая черной клеенкой дверь с табличкой: «Начальник колонии». Антон с опаской посматривал на нее: там скрывалась его судьба. Но «судьба» еще была заперта – о времени Антон представления не имел, но, очевидно, было еще рано, потому что в штабе не чувствовалось никакого движения и только издали доносилось пение строевой песни.
– Ну, так и есть! Шагаловка! – проговорил Шевчук.
Антон ничего не ответил, прислушиваясь, как одну песню перебивала другая, третья, точно один за другим шли взводы солдат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152