Максим Кузьмич еще не знал подробностей, но ясно было, что Мишка придумал совсем новый и какой-то изуверский ход. Но как бы там ни было, а на этот раз Мишкино упрямство надо было сломить.
Услышав, что ведут Мишку, Максим Кузьмич опять взялся за бумаги и долго не поднимал глаз на вошедших. А когда посмотрел, увидел: губы Мишки были действительно схвачены в нескольких местах, а у левого уголка их болтался длинный конец суровой нитки.
– Ну?.. – спросил Максим Кузьмич, стараясь быть как можно суровее. – Ну, как же мы с тобой разговаривать будем?.. На! Пиши! – Он подал Мишке лист бумаги и карандаш.
Мишка сел к столу и написал:
«Придется вам меня искусственным питанием питать, с другого конца».
Максим Кузьмич прочитал и наложил резолюцию:
«Отказать, так как рот я тебе не зашивал».
Мишка в ответ написал свое:
«Ничего! Вы вокруг меня на цырлах будете ходить и гуся подавать».
– На цырлах – это что?.. На носках, что ли? – спросил Максим Кузьмич. – И гуся, значит, подавать?.. А баланду хочешь? Да тебе и баланду нечем есть, ты сначала рот расшей.
Мишка выслушал; в глазах его блеснул упрямый огонек, и он опять написал:
«А помру – вам же хуже будет: отвечать придется».
– За что? – удивился Максим Кузьмич. – Похороним – и все. Знаешь, там, в углу, за стадионом. Только без почестей. У нас бланки есть? – спросил он стоявшую здесь же медицинскую сестру.
– Какие бланки?
– Ну, на умерших! – рассердился на ее недогадливость Максим Кузьмич.
– Нет, – простодушно ответила сестра.
– Как так «нет»? Заготовить немедленно, – строго приказал Максим Кузьмич. – А то он помрет, а у нас бланков нет. Как же так, без бланков?
– Ну, а пока не помер, что с ним делать? – спросил Суслин.
– А пока не помер, в изоляторе пусть побудет, – ответил Максим Кузьмич.
– В каком? В медицинском? – испугалась сестра.
– Почему в медицинском? В штрафном! Пусть подумает!
Мишку опять поместили в штрафной изолятор, и Максим Кузьмич распорядился: надзирателю чаще туда заглядывать, обед принести как положено, дать бумаги и карандаш, о всяких заявлениях Мишки докладывать лично ему, начальнику.
Но заявлений никаких не было: Мишка выдерживал характер. В обычное время ему принесли из столовой обед: котелок щей. Второго – каша с рыбой – находящимся в изоляторе не полагалось. Мишка отвернулся от щей, потом лёг на нары и уткнулся носом в каменную стену. А на других, пустующих, нарах сидел дядя Харитон, пожилой уже, давно работающий в колонии сержант, прозванный ребятами за его любимую поговорку «Вика-Чечевика». Он курил трубку и искоса поглядывал на Мишку.
– И несообразный же ты человек, – сказал он наконец. – А небось мать тоже есть… Ждет дурака, небось тоже плачет. А он тут вытворяет… Главное, над кем вытворяет? Над собой вытворяет. Ну кому ты что докажешь? Все люди как люди – едят, пьют, работают, а он… Эх ты, вика-чечевика! Вот уж дурная голова, не то что ногам, а самой себе покоя не дает. И обед! Ну, что я с обедом буду делать? Стынет!
А обед действительно стыл, и от щей поднималась жиденькая струйка пара. Мишка продолжал неподвижно лежать лицом к стене, и дядя Харитон, то ли от желания донять Шевчука, то ли просто от скуки, продолжал говорить, постепенно расширяя тему:
– Ну чего, главное, ребятам нужно? Ведь попали вы сюда… Не за хорошие дела попали? Ведь вас за эти дела, ежели по-настоящему, на хлеб на воду посадить нужно, а с вами тут цацкаются. А вы еще кадрили разные выкамариваете. А отцы ваши, матери бьются, работают, а кругом посмотришь: жизнь сейчас по часам растет – то одно строится, то другое. А раз строится – это прибыток, это всему народу прибыток. А вам никакого до этого дела нету – вы только и норовите погулять да повеселей пожить и никакого удержу не знаете. Тьфу!
Дядя Харитон плюнул, выбил трубку и пошел, оставив у Мишки котелок с остывшими щами. Он запер изолятор на два замка – внутренний и висячий и, поднявшись в караульное помещение, принялся играть с другим дежурным сержантом в шашки. Они сыграли одну партию, другую, а на третьей внизу послышался стук – Мишка стучал каблуками в дверь изолятора. Дядя Харитон взял ключи, спустился, вниз и отпер опять оба замка.
– Ну? Чего расшумелся?
Мишка протянул ему записку: «Хочу говорить с хозяином».
– У-у, будь ты неладен! – проворчал дядя Харитон. – Пойду доложу.
Но Максим Кузьмич, выслушав его, спросил:
– А рот как?
– Зашит.
– Ну, что ж мне с ним говорить. Пусть сначала рот разошьет, медицинскую сестру вызовет. Так и скажи.
Некоторое время Мишка сидел тихо, и дядя Харитон даже заглянул к нему – все ли в порядке? Потом опять послышались сильные, частые удары в дверь. Дядя Харитон опять отпер изолятор, и Мишка протянул ему записку: «Пришлите сестру».
– Ну вот, давно бы так-то, вика-чечевика! – проворчал дядя Харитон и отправился в санчасть за сестрой.
Когда швы были сняты, Максим Кузьмич приказал привести Мишку к себе.
– Ну? – сурово спросил он, оглядывая его. – За гусем пришел?
На это Мишка ничего не мог ответить – бой был окончательно и безнадежно проигран.
– Ну и знай! – все так же сурово продолжал Максим Кузьмич. – Никаких гусей ты у нас тут не дождешься. Брось валять дурака и начинай работать. Понятно?
Мишка молчал.
– Ты все удивить нас хочешь? – продолжал начальник. – Так мы всяких видали, похлестче видали. Запомни это!
Максим Кузьмич вызвал Суслина.
– Воспитанника Шевчука взять обратно в отделение, поставить в строй и… и заниматься, как положено по распорядку.

16

Скоро Нина Павловна получила еще весточку от Антона и – что ее совсем удивило – письмо от его воспитателя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152