– Очень. В них есть что-то.
– Ну, так у вас завтра будет такой галстук. Ни больше, ни меньше как темно-зеленый… И именно я, если разрешите, преподнесу вам его.
Он торжествующе посмотрел на меня и, не дожидаясь благодарности, отошел в сторону. На другой день посыльный принес мне шванинский подарок; а когда следующий раз я надел его и пошел в гости к знакомым, где был и Шванин, я понял, что сделал непростительную ошибку. Увидев меня, Шванин отвел в сторону хозяина дома, позвал меня и, похлопав пальцами по галстуку, спросил;
– Каково?
– Что? – удивленно спросил хозяин, поглядывая на нас обоих.
– Галстучек-то? Каков?
– Да, галстук, – неопределенно бросил хозяин, – зеленый, кажется…
– Не в том дело, что зеленый, а как приобретен-то… Я ведь подарил. Три часа в магазине рылся…
Я немного смутился.
– Я и забыл вас поблагодарить…
– Что тут благодарность… Приказчики, можно сказать, с ног сбились… Еле нашли такой…
Через несколько минут ко мне подошел какой-то малознакомый человек и деловито попросил:
– Можно вас к свету? Вот сюда немного… Ага, хорошо… Мне сегодня Шванин с утра звонками надоел: приходите, говорит, посмотреть, какой я ему галстушонок закатил… Ничего себе…
– Мерси, очень…
За картами Шванин пришел из другой комнаты и перебил кому-то хороший ход.
– Играет? – по-отечески, шутливо спросил он, обращаясь к кому-то, обо мне, – а на галстук и внимания никакого… А я-то, старый дурак… Четыре магазина обегал… Приказчики…
– Нет, что вы, что вы… Я очень благодарен…
– Я так, к слову…
Когда все расходились и толпились в передней, разыскивая калоши, Шванин вернулся с лестницы и, пожимая мне руку, предупредил:
– Вы его пальтецом прикройте, а то сверху еще чего, пожалуй… он нежный…
– О ком это вы так заботитесь? – с улыбкой спросила какая-то дама в капоре.
– Да вот галстучек ему подарил, а он человек молодой, неосторожный…
– А покажите-ка ваш знаменитый галстук… Ничего, милый… У вас есть вкус, Шванин…
– Ну, еще бы… Четыре магазина… Три часа… Все приказчики…
Галстук я подарил швейцару. О Шванине почти забыл.


* * *

Встретил его только вчера. Шел по улице и думал, что в такую ночь ужасно тяжело быть одному. Бродить по улицам надоело, а дома была скука, темные обои и два книжных шкафа с намозолившими глаза корешками переплетов.
– Алексей Сергеич! Вы? Куда это?
Я оглянулся и увидел Шванина.
– Здравствуйте. Так брожу. Хмуро что-то на душе…
– Ай, бездомник, бездомник. В такую ночь домой бежать надо, к близким… Ночь-то какая…
– Да у меня никого нет. Дома тоскливо, одиноко… Приду – сейчас же спать лягу…
– Спать? Вы? Сегодня? Да я сейчас не знаю, что сделаю, если вы не пойдете ко мне…
– Ну, что вы, право…
– Он еще думает, как бы обидеть человека… Да допущу ли я, чтобы человек один ходил здесь, когда… Извозчик, Спасская… Тридцать копеек…
Дома шванинская доброта, как вода у мельницы, пробила все плотины человеческой холодности и хлынула наружу неудержимым потоком.
– Ну, съешьте вот этот кусочек, – с дрожью в голосе говорил он, выковыривая какой-то ломтик ветчины, – ну, ради вашей молодости… Ну, я прошу…
Я ел во имя моей молодости, ради счастья шванинских детей, за грядущее счастье родины, пил кислый портвейн и затхлую мадеру за здоровье восемнадцати отсутствующих и незнакомых мне сослуживцев Шванина.
Только когда последний кусочек кулича беспомощно задержался в моей руке, не имея возможности протолкнуться через чем-то набитый рот, Шванин закидал меня сочувственными, соболезнующими вопросами.
– Скверная, говорите, комната? Холодная?
– Вода замерзает. Думаю сменить.
– И скучно одному?
– Бывает. Редко, а все-таки бывает…
– Как жалко… Такой молодой, и уже… И скверно возвращаться одному?
– Да, неважно… Ну-с я пошел… Очень вам благода…
– Что? Уходить? И вы думаете, что в такую ночь я…
Через полчаса бесплодной борьбы с неиссякаемой добротой отзывчивого человека мне пришлось остаться ночевать у Шванина. Ночью он четыре раза осторожно заглядывал в отведенную мне комнату и шепотом справлялся:
– Спите?
– Нет, а что? В чем дело?
– Может, попить хотите, – так вот тут, на столике… Может, вам свет мешает?..
– Не беспокойтесь, очень хорошо…
– Я все-таки прицеплю еще газетку к занавеске… Глаза молодые – они ночью темноту любят…
Когда я вернулся домой и стал переодеваться, в кармане пиджака что-то зашуршало. Я вскрыл конверт и изумленно вынул оттуда деньги.
«Не сердитесь, милый Алексей Сергеевич, – написал Шванин в маленькой сложенной записочке, – я сам был молод и знаю, что такое без денег праздник проводить. У меня эта четвертная, можно сказать, лишняя, а когда у вас будет, отдадите».
Я сконфуженно улыбнулся и переложил четвертную к пачке других бумажек, праздно лежавших у меня в бумажнике.


* * *

Доброта Шванина начала сказываться через четыре дня,
– Алло! Слушаю вас… Слушаю…
– Это вы, Алексей Сергеевич?
– Ах, Дмитрий Михайлович! Какими судьбами?
– Вы только не сердитесь, голубчик, но мне прямо даже обидно…
– В чем дело?
– Я даже не поверил сначала… Разве у вас такие скверные обстоятельства?
– У меня? Нет, кажется, ничего…
– Ну, что там скрывать… Только почему вы не обращаетесь ко мне? Через несколько месяцев мы с вами, можно сказать, будем родственниками, я так рад, что я отдаю дочь за такого милого молодого человека, а вы идете сначала к чужим людям…
– Я, право же, ничего не понимаю…
– Мне Шванин звонил, говорил, что дал вам двадцать пять рублей и даже не назначил срока…
– Дмитрий Михайлович, поверьте…
– Да, я сам понимаю, дело молодое… В картишки продулись?

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15