Вверху громыхнула пушка. Это уже третий снаряд вслепую, отметил про себя Тимофей. Ему так не хотелось лезть в эту дыру. И риск большой, и демаскировка возможна. Но ведь кому-то надо корректировать Чапину пальбу.
– Ну ладно.
Ход показался ему очень длинным. И выполнен был не везла качественно: местами швы между железобетонными кольцами заделали плохо, из щелей, пульсируя в такт канонаде, сыпался песок. Добро, что не вода, а то б много они здесь навоевали.
Выходной люк был такой же конструкции, что и остальные: с таким же замком и со смотровыми щелями, пригодными для ведения огня, только помощней штуковина: на глаз – трехслойная сталь миллиметров эдак около ста.
Тимофей заглянул в щель, но не разобрал ничего, кроме осыпающейся на плоские каменные плиты комьев глины. Тогда он открыл замок, взял автомат наизготовку и – раз, два, пошли! – резким движением выскочил наружу и сразу присел в простенке между скалой слева (она играла роль естественного бруствера) и откинутой крышкой люка.
Никого.
Тимофей приподнялся. Выше по склону били в небо бурые фонтаны; косматая туча клубилась, вздыхала, стремительными волнами вдруг скатывалась вниз; некоторые снаряды рвались в полусотне метров, наверное, случались и поближе, потому что осколки так и шипели вокруг. Но выбирать не приходилось.
Опасность усугублялась еще и тем, что этот выход, замаскированный под скопление валунов, приспособили для обороны с трех сторон; тыл, обращенный к вершине холма, был пологим и открыт совершенно. Это было толково: нападающие не могли использовать углубление как естественный окоп – сверху он простреливался весь. Однако сейчас и Тимофей не мог в нем укрыться.
Ладно. Что там у фашистов?
Отсюда перспектива была не столь замечательной, но враг весь на виду. Возле подбитых танков – никакого движения; третий, который должен был освободить от них шоссе, не горел, однако и признаков жизни не проявлял. На километр дальше в одном месте дымили сразу три грузовика – результат удачного снаряда, когда Чапа еще имел возможность наводить. Выходит, вся пальба вслепую была зряшной. Во всяком случае, на немцев она не произвела впечатления: в автоколонне даже признаков паники не было.
Вот в долине всплеснулся взрыв. Не совсем бестолково: гдето там лежала мотопехота; среди ее порядков и рвануло. Но от шоссе далеко.
Тимофей передал Чапе поправку. Не угадал. Вторая оказалась ближе к истине. Только с четвертой попытки ухватили колонну и пошли ее щипать, как добрая хозяйка курицу. Когда заполыхало сразу в нескольких местах, немцы опять качнулись откатной волной. Но еще не всех убедили те снаряды, и находились храбрецы, которые пытались развести машины, и некоторым это удалось: они перебирались через глубокий кювет и там петляли по целине, и все же, когда после очередного снаряда в хвосте автоколонны начался фейерверк – угодило в фургон с боеприпасами, – шоферня побросала даже то, что могла спасти, и стало очевидно: колонна обречена; разве что единичные машины уцелеют.
Корректировать стрельбу было трудно. Без опыта, без сноровки. Ладно – на глазомер Тимофей не жаловался никогда, только это и выручало. Напряжение же было такое, что вначале его дрожью било. Потом прошло, но само напряжение не стало меньше, он весь ушел в эту корректировку и, кроме машин, ничего не видел, и напрасно, потому что неудача первой танковой атаки не убедила командира дивизии и немцы снова пошли на штурм. На этот раз дозоры не вмешивались, зато по фронту наступали два танковых взвода и несколько десятков автоматчиков. Они спешили и не помышляли о маскировке, и все же Тимофей их проглядел. Это было совсем на него не похоже и объяснялось разве что невероятной сосредоточенностью, которой требовала от него корректировка, да еще тем, может быть, что он почти не отрывал бинокля от глаз, так что общая панорама им не контролировалась. Но как ни был Тимофей поглощен своим делом, все же он отметил какое-то незначительное изменение в окружающей обстановке. Не отрываясь от бинокля, Тимофей одновременно попытался понять, что его обеспокоило. Ответ пришел быстро: немецкие танки уже не стреляли, и одна за другой замолкали батареи. Еще минута – и вокруг стало тихо, только звонко шлепались на землю последние комья земли и осколки.
Лишь теперь он увидел приближающихся немцев. До них оставалось метров триста. Автоматчики шли скорым шагом, и танки не спешили – старались держаться купно с ними.
Их появления, как говорится, под самым носом, Тимофей не ждал. Тем более ему было приятно отметить, с каким спокойствием он принял эту неожиданность. Еще три дня назад, видя приближающегося врага, в последние минуты перед схваткой с ним он испытывал не только решимость, но и едва ли не отчаяние: он не боялся умереть, но умирать так не хотелось!.. А сейчас его сердце молчало. Не только отчаяния, но даже ненависти – вообще никаких эмоций. Лишь спокойствие и холодный расчет. Как в тире. Ни здесь, ни там нет людей с их страстями, судьбами, талантами и детьми. Есть только задача, которую поставили перед тобой три дня назад; тогда ты был не в силах ее выполнить, но сейчас она пересекла твой жизненный путь снова, как те огненные библейские письмена на стене: «Не пропустить!.. Не пропустить!!!» Ради этого была вся предыдущая жизнь – чтобы сегодня в этой уютной долине – не пропустить. От этого зависело… Что от этого зависело? Будущее?.. Какое бесцветное слово. Чье будущее? И почему именно будущее? Нет, «будущее» – это слишком громко и красиво и скорее всего ни при чем. Тут было что-то большее и простое, чего Тимофей не мог объять, как не мог знать, что с того момента, когда он, стреляя по фашистам, перестал думать, что он убивает людей, он стал настоящим солдатом, а эта война стала его войной – не только ветром его судьбы, но и частью его естества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80