Знавал он и сияющие минуты. Раз в пару месяцев приводил девушку в ресторан «Астория», где к цыплятам табака заказывал джин, каковой импортировали из Венгерской Народной Республики, доказывая, что сей напиток умеют производить не только в капиталистической Англии или Голландии. Был посещён ресторан «Русе», где с наступлением ночи выходили танцевать перед публикой шесть полуобнажённых гёрлс. Подобное дозволялось далеко не везде и потому представало необычайно пикантным. Каково же оно на Западе!.. Подёрнутая дымкой даль дразнила ещё более, и тем явственнее становилась убогость окружающих реалий.
Он нёс корреспонденцию Вальцу и встретил его недалеко от редакции, тот шёл с чемоданом.
– Поздравьте меня, Слава: я наконец-то купил чемодан, чей вид не удручает! И знаете, почему он достался мне, а не кому-то по блату? У него ручка бракованная. Я взял – в мастерской починят. Но что это за хозяйство, когда потребитель вынужден покупать бракованную вещь, платя как за качественную?
Слотов подхватил:
– С каким инженером ни говорю, слышу о недоделках: поставщики поставляют брачок. Научные разработки годами ждут внедрения – не хватает того, другого, третьего... Да и как иначе может быть, если всем управляют из центра, а в его планы жизнь не втискивается?
– У вас получается писать так, что этого не видно, – сказал с добродушной подначкой Вальц.
Вячеслав и на другое лето проходил практику под его началом. До выпуска из университета оставался год, идеальное побуждало к переживаниям о его осуществимости. Получить должность корреспондента «Советской молодёжи» – для этого есть основания: у него уже достаточно публикаций. Далее – подкопить денег, купить туристическую путёвку в страну Запада и попросить там политическое убежище. Заминка! Он слышал, путёвки в страны капитализма предназначены начальству, деятелям культуры и искусства, словом, лицам с положением. По меньшей мере, необходимо членство в партии. Но людей, не принадлежащих к классу-гегемону или к труженикам села, принимали в партию не в первую очередь, мечта сталкивалась с неясностью, намекавшей на годы ожидания...
Мечталось об ином, нежели заветная путёвка, ходе. Жениться на еврейской девушке, которая не против выехать в Израиль. Было известно, первый этап пути – полёт до Вены, а там можно изменить маршрут. Надежды на успешную карьеру на Западе вызывали романтический настрой, и к образу той, кто обеспечит выезд, просился ореол любви. Слотов искал дружбы с девушкой, которая влекла бы его и сама по себе. Его знаки внимания приняли, студентка-медичка почти не опаздывала на свидания. И однажды после жаркого поцелуя он сделал ей признание: если бы она за него вышла и они выехали бы, он в Лондоне создал бы для неё жизнь, несравнимую с той, что возможна здесь. «В Лондоне», – было сказано для определённости и вообще как-то хорошо звучало.
Она посмотрела ему в лицо.
– Вон что... – проговорила чуть осекнувшимся голосом.
Слотов услышал: её отец скоро защитит докторскую, родители не собираются никуда уезжать, а она – покидать их. Он постарался снять натянутость, полушутливо-полусмущённо объяснив, что во власти чувства строит воздушные замки. О женитьбе более не заикался, стал приглядываться к другим еврейским девушкам, ловил разговоры об отъезжающих.
В студенческой среде упоминался выпускник отделения журналистики по имени Леонид. Он с отцом и матерью ждал разрешения на выезд, как и они, уволенный с работы. Общение с ним сулило отозваться неприятностями, тем не менее Слотов решился на риск: познакомился со знакомыми Леонида, благодаря чему раз и другой оказался в компании с ним, принося шпроты, банку молотого кофе с цикорием. Атмосферу окрашивала сдержанность, однако, хотя это и не было прямо высказано, Слотов понял: молодой человек запланировал осесть в Европе и работать по специальности. Какие его встретят условия, где он устроится?.. Напрашиваться на письмо не приходилось: оно пройдёт через руки стражей госбезопасности и скомпрометирует получателя. Леонид, видимо, напишет тому, кто этого не боится, так как уже скомпрометирован, и от него Слотов узнает интересующее. Если же судьба ему улыбнётся и он пересечёт границу, в Европе будет хоть один знакомый коллега.
Подумав, как вбить вешку, за которую зацепилась бы память товарища, Вячеслав проговорил:
– В книгах мне попадалось – пьют перно. А я не знаю, что это такое. В словаре нет. Но кто-то скоро будет знать...
Леонид, подув в чашку с горячим кофе, слушал. Слотов сказал:
– Я читал, перно во Франции пьют. Но, думаю, в соседних странах тоже.
Он напомнит об этом разговоре перед отъездом Леонида. Будет прощальное застолье, так называемый отходняк, на который Вячеслав решил не идти, наслышанный, что всех, кто участвует в таких проводах, КГБ берёт на заметку. Практикант работал один в кабинете Вальца, который давал ему ключ. Поглядев на часы, набрал номер телефона: мне Леонида, пожалуйста... Назвав ему себя только по имени, пожелал всех благ на новом месте, а в заключение бодренько произнёс: «Будешь пить перно, за меня выпей рюмку!»
Спустя несколько дней, проходя мимо вахтёра общежития, Вячеслав был окликнут. Женщина зачитала записанное на клочке бумаги: звонили из отдела кадров университета. Слотов должен зайти туда завтра в два часа.
* * *
Вторая банка пива, поздний вечер. Окно кухни открыто, на подоконнике в ящиках с землёй растут цветы. Марта недавно их полила, и он обоняет аромат гортензий. Нервы не успокаиваются. «Влип!» – повторяется в уме то, что впервые подумалось почти тридцать лет назад. Он не находил себе места, слоняясь по общежитию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42