ответит ли она и как на его моляще нескромное послание? Вечером дома он прочитал с экрана написанное в подразнивающей манере: «Она говорила себе, какой он нахал, и удивлялась силе своего желания увидеть его». Смайлик и, вместо подписи, – «Отрывок из романа». Растроганность. «Дитя», – вы ласкаете слово с чувством, что одобрение дано и кое-что будет с гарантией принадлежать и вам. Пусть она скорее скажет... Встретиться нормально (её выражение) получится только в субботу. Ныне истекает среда. Почему бы завтра не приступить к заданию, дабы оперативно заявить о себе первым отчётом?..
Звоним Тику. Вечерами, сказал тот, он в последнее время в библиотеке. Не так давно Тик отвечал оттуда по мобильнику. Ими запрещено пользоваться в библиотеках, но эта, которую посещал и Вячеслав Никитич, имеет выход на просторную террасу. На другой день после работы Слотов доехал на метро до Ноллендорфплатц и направился к тупиковой тихой Майенштрассе, где в сельского вида, по понятиям немцев, доме жил и работал с 1940 по 1990, до кончины, театральный критик Фридрих Люфт, прозванный Голосом Критики. Позднее в здании по соседству устроили библиотеку.
Старые деревья у ограды и по бокам от дорожки к крыльцу. В читальном зале нужного лица не оказалось, и Вячеслав Никитич прошёл на террасу, окаймлённую кустами. У дальней стороны сидел в кресле Вольфганг Тик, вытянув ноги, обутые в сандалии, и читал рукопись. На нём была футболка, светлые с мало различимой сединой волосы собраны в пучок на затылке. Слотов приблизился, читавший приподнял голову: длинный нос, на впалых щеках – по вертикальной морщине; он смотрел поверх очков без досады, какую опасался встретить приятель.
– У тебя, я понимаю, ко мне разговор? – после приветствия промолвил Тик.
– Тут есть книги эмигрантов, какие-то Бог весть как попали сюда из-за океана. Мне надо подзаняться, – Вячеслав Никитич на миг повернул голову к залу, после чего обезоруживающе непринуждённо польстил: – Ну, а с тобой поговорить всегда полезно.
Вольфганг уставился в рукопись. «Скрываешь удовольствие», – подумал приятель. Сказав «с твоего позволения», он сходил за стоявшим неподалёку плетёным креслом и сел подле Тика.
– Читай-читай – не буду мешать! – Слотов упреждающе поднял руку, когда тот собрался заговорить, и принялся перелистывать записную книжку.
Тик, однако, осведомился, чем вызван интерес к эмигрантским изданиям. Приятель мысленно хмыкнул: почему бы и в его голове не созреть замыслу, достойному внимания?
– Я взялся за роман, – начал он. – Герой принадлежит к нашему с тобой поколению, но родился на Западе. Отец – русский, выросший в буржуазной Латвии. Когда в сороковом в неё вошла РККА, он бежал в Швецию. Дельный, способный мужик, он поездил по свету, не желая ввязываться в гремевшую тогда войну. Она окончилась, он встретил русскую, которая во время войны оказалась в Германии и сумела остаться на Западе. Их сын младенцем слышит русскую колыбельную. Всё его детство окрашивают разговоры родителей о России. Они мечтали, что она станет такой, в какую можно будет вернуться, – произнёс Вячеслав Никитич не без пафоса.
На лице Тика отразилась ирония, но с замечанием он не поспешил, и приятель продолжил. Его герой, став образованным человеком, углублённо размышляет о судьбе исторической родины, ему интересны воззрения, раздумья других эмигрантов, и он следит за русской прессой и литературой Зарубежья, находит издания разных времён, выходившие в разных частях света.
– Я попытаюсь по-своему рассказать, как вырабатывается оптимистический взгляд на будущее России, – пояснил Слотов собрату по перу, давая, таким образом, понять: у тебя – твоё творение, у меня – моё. Он действовал, как некогда действовали осаждавшие крепость, воздвигая напротив крепостной стены собственное сооружение. В него полетел первый камень из пращи.
Тик проговорил дружелюбно, почти спрятав снисходительность:
– Ближе к истине – взгляды людей, которые живут в России, а не оторваны от неё...
– Извини меня за банальность – большое видится на расстоянии, – возразил Вячеслав Никитич. – Россияне слишком зависимы от злобы дня, и если кто не махнул рукой на то, что будет завтра, впадают в иную крайность: тешат себя сном о чудесном возрождении. Чудо не явится, но надежды на оздоровление обоснованы. Зная Россию, россияне недостаточно знают другие страны, чья история сопоставима с русской. В Аргентине красные появились задолго до нашего Октября, залили страну кровью, почти развалили, царила грабиловка, людей убивали, если в их одежде не было чего-либо красного... – Слотов замолчал, словно спохватившись, что сие слушателю известно.
Тик сказал: здесь есть книга очерков, изданная в Буэнос-Айресе.
– Я как раз хотел посмотреть. О сюжете заболтался... – виновато сказал Вячеслав Никитич. Его вид меж тем показывал, что он не спешит лишать коллегу своего общества.
Тик раздумывал, как ещё отозваться о замысле Слотова, не слишком его обидев. Тот вывел приятеля из затруднения, спросив, а какие ему помогают источники? Эту библиотеку, напомнил Тик, облюбовали германские леваки, в частности, анархо-синдикалисты. Была пора, когда они отправлялись в Россию и, случалось, привозили литературу, каковая не воспроизведена в интернете.
– Я здесь нашёл книжечку, кое-что в ней ксерокопировал... – доверительно поведал писатель. – Статья озаглавлена «Абортированный Распутин».
Лицо Слотова выразило: «О-о?!»
– Сходство – невероятный скачок ввысь. Ну, а причастие объясняет несходство в остальном... – пристально смотревшие глаза Тика на миг повеселели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42