В паузе вдруг сказала:
– Тётя Роза тебе привет передала. Говорит, какой ты тощий, а крепкий.
Он не преминул спросить, что было в чемодане, и узнал: копчёная свинина домашнего приготовления.
– Родители любят, – пояснила Марта, открещиваясь от пристрастия к жирному.
Жила она неблизко, по другую сторону Даугавы, часть пути они проделали на троллейбусе, делясь впечатлениями об актёрах. Слотов с взволнованной грустью, будто о главной досаде своей жизни, поведал, что ещё ни разу не видел «живьём» Высоцкого, нередкого гостя Риги. Марта в утешение призналась, что не более удачлива. Он сказал тоскуя: ему не дано было научиться «даже средне», «просто по-любительски» играть на гитаре – несмотря на все попытки! Он доверчиво открывал ей свои недостатки, не выставляя достоинств, и это возымело действие: в её взгляде мелькнуло умилённо-смешливое: «Ну не наивный?» Когда они вышли на остановке, Марта спросила, где он будет работать, защитив диплом.
– В газете «Советская молодёжь». Я там печатаюсь.
Она тотчас справилась о его фамилии, и он понял, что если раньше она, возможно, лишь заглядывала в газету, то теперь будет просматривать номера с определённым интересом. Они шли в зябкой темноте по улице, где преобладали двухэтажные, не выше, дома, подошвы заскользили по льду, он взял её под руку. Видимо, сочтя момент назревшим, она с натянутостью в голосе уведомила:
– Мы – немцы, мои родители, родня...
Было понятно, миг для неё непрост: слово «немцы» не всем ласкало слух.
– Газету «Neues Leben» выписываешь? В Москве издаётся для русских немцев, – безобидно среагировал он, будто высказав то первое, что возникло в его уме газетчика.
Оживившись, Марта ответила уже другим тоном: она знает эту газету – («но мы никаких не выписываем», – мысленно закончил за неё Слотов. Впрочем, комсорг обязывает её подписываться на «Комсомольскую правду»).
– Некоторые думают, – вернулась она к главному, – что мы от военнопленных произошли...
– «Произошли» – отлично! – подтрунил он, и оба рассмеялись. Она сообщила: её предки переехали в Россию при Екатерине Второй.
– Что я – в истории ни в зуб ногой? – весело укорил Слотов. – Были немцы поволжские, были прибалтийские.
– Угу, – подтвердила она в подъёме настроения. Ей хотелось скорее развязать узел, и, после заминки, она спросила:
– Твой отец воевал?
– Воевал, но на германскую нацию зла не держит... – он едва не заключил: «Вот уж точно!»
Пользуясь познаниями в немецком, какие дала ему школа и затем несколько расширил университет, он попытался осыпать девушку комплиментами – она, смеясь, ужасалась его произношению и ошибкам. Можно было непринуждённо перейти на то, что интересовало Бориса Андреевича, но сроки покамест не поджимали, и Вячеслав учёл это. Он беззаботно болтал до минуты прощания у калитки, за которой вырисовывался дом комнаты в три; благодаря высокой островерхой крыше, какие обычны в Прибалтике, чердак образовывал ещё одну комнатку.
Марта стояла перед Слотовым, и его словно раздирала борьба между желанием поцеловать её и робостью. Чуть поощри она его взглядом, и он обнял бы её. Но девушка быстро сказала: «Пока!», вбежала в калитку и с крыльца помахала ему рукой.
* * *
Их встречи учащались. Он держался с нею не совсем, как со своими прежними подругами: старался не отходить от образа, в каком предстал перед ней с самого начала. Она видела его бесхитростным, малоискушённым, робеющим. Сама Марта пыталась иногда спрятать застенчивость под налётом кокетства, что не обманывало Слотова. Он замечал, как она впечатлительна, как действуют на неё фильмы о любви. Он предвосхитил томительные переживания девушки, пригласив её на проникновенный мюзикл «Шербурские зонтики», который как раз очаровывал советскую публику. Майским вечером Марта была неотразима в облегающем талию платье тонкой шерсти: над ним, уж конечно, потрудилась мама-портниха – подумал Слотов. Во время сеанса он наблюдал, до чего девушка заворожена драмой и мелодией, и чувствовал: она растроганно примеряет историю к себе и ему.
Провожая её, он ощущал в ней знобкое ожидание. До этого вечера они успели несколько раз поцеловаться, и ныне не располагало ли всё к тому, чтобы он предложил ей выйти за него? Он был исполнен внутренней готовности, но ещё не знал мнения шефствующей над ним организации. Её любознательность он удовлетворял. Однажды Марта, прогуливаясь с ним по уютным мощёным улочкам Старой Риги, сказала: её всегда сюда тянет. А что было первое время, когда она переехала из Казахстана! Эти черепичные крыши, эти башни, вся обстановка так и внушали, что ты в сказке Гауфа или братьев Гримм.
– В Германии, наверно, такое на каждом шагу, да и поинтереснее, – ввернул Слотов. – Не хочется съездить?
– Хочется. У меня там родные.
– Ого! – выразил он приятное изумление. – Где живут?
– В Западной, в городке.
Он поразмышлял и заметил:
– Ты могла бы туда насовсем переехать...
– Зачем мне это? – сказала она спокойно, как о чём-то неновом и бесспорном. – Я преподавать хочу, я люблю школу, но мой диплом не признают. Кем я буду там – посудомойкой?
Он согласился: в самом деле, если такая охота учительницей быть... а родители не подумывают уехать? Родные, наверно, хорошо живут...
– Они очень довольны, но ведь это для других не гарантия, – Марта, видимо, повторила то, что не раз обсуждалось в семье. – Кому какая судьба. У нас тут свой дом, отец скоро машину купит. А там всё заново начинай? Другое дело – просто поехать посмотреть...
– А не хотела бы, чтобы на Волге республику восстановили? – задал он новый вопрос, словно подчиняясь профессиональному инстинкту газетчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42