Назарий Парменыч его до паха не допустил и в четыре движения подвёл под тот же пинок... Только уже циркачи от Ваньки увернулись.Он, как птичка оляпка, в Илек нырк, по дну посеменил мелким шажком, выбег и снова на чагур. Теперь с тройным прободейным сардоническим приёмом: чтоб дать Назарию Парменычу пуповую грыжу и конвульсию мочевого пузыря с излиянием мочи в артериальную кровь.Назарий Парменыч выбрал для ответа саркастический пинок. От этого пинка человек в полёте раздувается низом туловища и от боли дико затухает до тихого помешательства.Но у Ваньки-сволоча — на теплюше помоча — вошка об вошку чешутся. Как низ туловища потянул в себя воздух для раздутия, вошка в мочевую протоку и всосись. Легла там поперёк, впилась и своей желчью прервала последствия.И Ванька — не буйный и не тихий. На чагур уж не кидается, но и навоза не ест. Закурил. Ну, Назарий Парменыч-то понял, что без вошки тут не обошлось. Уходит к воспитанницам — всё это им обрисовать. Против чего, мол, настойкой фиалочки омываемся — пятнай вошка других и рождай приключения.И точно: приключение дало себя понять. Марточке Сосибон-Хрипунше нагадано-то на разном конском. Уж и нагадано хорошо! Не житьё — бульдюжина, дрючкой перегружена! Это удовольствие не упущу из горсти я: пылком-жарком палится, часть драчёна не валится!Вернулась и перво-наперво — в свой шатёр. Сколь за гаданьем не спамши, а ещё в не спала, хотя спать не терпится: зев, как рыбка, на зевоту, не говори, кума, — охота! Требует Ваньку Каина.Делают своё; извержение вошку и выбрось. Время, конечно, прошло, последствие ослабло, но всё ж таки оказало себя. Низ туловища у Ваньки не раздуло — осталось раздутие малой частью. Гадали на торчун драчён, а он как арбуз мочён. Из винной бутылки дорогой почему пробку без штопора не вырвешь? Ниже горлышка она раздута.Катайся не катайся: не разомкнуться любителям. Послали к ведуну по чёрной магии, к Цыганевичу. Звездочёт и кудесник уважительного могущества — его до нонешнего дня помнят. Упитанный, шея салом оплыла; грива чернее дёгтя, но пробита сединой. Чернота блестит, и седина блестит: эдак изукрашен мужчина. Лицо цыганское темноватое и будто маслом помазано. Был ли он цыган или более того — природный индус, но жил в русском подданстве и всё местное знал скрупулёзнее наших дедов.У него две больших избы рядом поставлены: в одной прямо теснота от имущества. Сундуки, сундучки, комодики; посуды ценной, материй дорогих — переполнено кругом. А вторая изба — просторная, чистая; не для мебелей, а для воздуха — как бы особая изба.Цыганевича обихаживали люди по найму, но больше — так, за помощь колдовством. Вот он из трубки потянет и кому помог-то — дых ему дымом в лубетку: «Чуешь, у меня пиво варят? Иди и займись. Живи у меня монахом, но пиво мне вари!»Цыганевич только и разлучил слюбившихся. Через держанье в пьяных лягушках. Сперва велел гнилую плоскодонку просмолить. После — в лягушачьей заводи мочить коноплю. Лягушки от неё — пьяней кабака. Их бреднем повывезли: семь кабаков обсядут. В плоскодонку пьяненьких-то. И соединённых любителей туда к ним, бочком. Лягушки-пьянь по ним колготятся, во всяком-то промежутке. А Цыганевич подливает коноплёвых помоев, подливает. Ну, раздутость с конца и перескочи на самую пьяную лягушку: в полчайника разбухла.Любители вскок — и опрометью друг от дружки! Ванька Каин с Марточкой. А народу на всё это глядело!.. Думали: цирк. И подают Назарию Парменычу жалобу: «Не представление, а провокация! Просим оштрафовать».Сейчас бы оштрафовали в момент. А Назарий Парменыч, между своих, взял на себя вину. Марточка с шатрами-зверями снялась, он посылает ей вдогон духи. Такого интересного вида флаконец! И надпись золотом по серебру: «Сосибон — от вошек он». Пойми!Духи различал Назарий Парменыч очень разнообразно. Образование-то высшее. А тут и климат, и воспитание девушек, и всё нужное для здоровья. Чего — духи-то! Натуральные цветы собирали на хорошее дело: собрания для обоняния.Приезжали офицеры молодые, как возвращались из Аравии. Туда они — за жемчугами, а обратно — жемчугов полные карманы. У Назария Парменыча в карты на жемчуг играют, а после за жемчужками ныряют. Не одну раковину усахарит маковина!Делалось заботливо. Собрания — среди всего мягкого, в зале ковровой. Цветкам тут — вся полная любовь. Хоти не хоти, а люби растеньишко до замирания. При неполной любви его оставленного запаха не распознаешь. А нет распознанья — за то наказанье!Назарий Парменыч следил, чтоб воспитанницы со всей нежностью к цветку, а не к офицерам с жалостью. Ради, говорит, уважения к лепестку, к самой слабой природе, пострадай, страдалец человека!Чтоб натуральный запах не перебить ничем — всё удаляют с себя ещё до залы. Зашли, телом разневолены, и первого рискового-то — на серёдку. А девушка у него за спиной. Корзинку ей с цветами свежими: куневата красавка, луп-залучница или барвинок синенький; многосортно. Выбирает она цветочек чин чином, старательно — поцелует его, после приложит душистый к зев-губени сладкой, к приветени мечтательной, и ляжками зажмёт.Ухажёр оборачивается теперь, к себе её приблизит — и ищет туговина под цветком медовину. Как к цветку прикоснётся нетерпеливо — так носом к её губам. Коль нечуткая ноздря — изготовился зазря. Принюхайся к девичьим губам, на поцелуи жарким, назови, какой целован цветок: заячий огурчик, навздрючь-копытце или драпач. Узнал: ляжки врозь дрожливые, вот она — счастливая! Даст цветку срониться: ухаживанье принимается, за жемчугом ныряется. Того, кто дорог, вдувай меж створок! А нет угадки — оторвись мучиться.А то — иначе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63