.. А там в аккурат объявляется советская власть. Новые ухажёры зарысили по нашим местам. Наискось груди — пулемётная лента, на боку маузер.Направляет ЧК троих к Арине. Едут с заданием: дом и хозяйство — на реквизицию, обеих баб под арест. И только в Надсыхинское чернолесье заехали — разнуздали коней, нашли поудобней сук и повесились на нём. Народ там-сям грибы собирал. Глядят: нате! Висят рядком. И никакого пояснения.Посылает ЧК ещё троих, да с комиссаром Янгдаевым — четвёртым. Надсыхинское чернолесье миновали благополучно. Съезжают в Кункин распадок. И здесь слезают с коней, жмут друг дружке руки, коней стреножат. Молчком. Пастухи через распадок гнали овец — так видали своими глазами.Глядят: свернули чекисты цигарки. Покурили. Разувают с правой ноги сапог, сымают с плеча винтовку. Уселись наземь в две пары. Каждый упирает свою винтовку в сердце другому. Сидят молчком напротив друг дружки, винтовки взаимно упёрты в грудь. И каждый тянет босую правую ногу к винтовке другого. Кладёт большой палец на собачку. Ну, как бы ты упёр ружьё мне в грудь, а на собачке твоего ружья — мой палец ножной. А у моего ружья на собачке — твой ножной палец.Как жагнули враз! Подкинуло их — и валком набок. У троих выпали цигарки, а у комиссара Янгдаева крепко зажата в уголке во рту. Дымит. Улыбка на лице. Герой-человек! А одно яйцо потеряно от ранения шрапнелью. Как под Челябинском белая гвардия шла на прорыв, там Янгдаева и ранило, и контузило...Ну, ЧК принимает более серьёзные меры. Выделяет на Арину ещё пять верховых да военного прокурора. Прошли крупной рысью Кункин распадок. Кони в мыле. До седловины промеж Егливых шиханов, до именья Арины — ещё два часа ходу. И вдруг повёртывают на сторону и летят намётом к Зарачьим ветрякам. Дале-то всё мельники видали своими глазами...Попрыгали чекисты с коней, вложили коням в рот наганы. Бац-бац! Рухнули кони. «Чего ж, товарищи, — прокурор говорит. — Видать, требует этого революция!» — «Да как иначе, товарищ прокурор? Чай, революцию по всему видать...» Взошли на ветряк, каждый держит фуражку в руке. Прянули вниз головой. Там под ветряком проглядывает из земли камень, в виде верблюжьей туши. Об тот камень расколотили лбы.Всем тем чекистам дали посмертно по ордену Красное Знамя. Со временем дали звание Герой Советского Союза. В том числе, комиссару Янгдаеву. Несмотря что у него было одно яйцо. Яйца орденам не помеха. В честь чекистов горел в Прелых Выселках вечный огонь — доколь не стали укрупнять совхоз «Рассвет» и не отрезали у Выселок газ.А в те-то времена, как грянулись с ветряка, приезжает к нам сам Василий Блюхер. Ему и доложи. Направляет он к Арине вестового с пакетом. «Зачем вы с вашим папашей не допускаете до себя советскую власть? Она очищает от распутства...» Арина ему записку в ответ: «Коли вы советская власть, то желаем через вас очиститься».Блюхер велит седлать серого в яблоках текинского коня. Поехал один. Глядит: Уй-река, а над ней до чего ладный дом стоит! В два яруса, крыт смолёным тёсом. Наверху из окна девка-красавица выставилась. Толстая коса тёмная уложена высоким теремом.Сдал текинца работникам, во вторых сенях снял с себя кобуру с наганом, снял шашку. Идёт наверх безоружный. Арина замечает: ишь, какой серьёзный человек. Волос с головы начисто сбрит, усики закручены. Не парень молоденький, а на ногу лёгок. Хромовые сапоги. Аккуратно фуражку держит в руке: где, мол, её пристроить?Арина: «Сейчас тётенька Гликерья примет у вас». Арина в сарафане белого полотна, с выбойкой золотых подсолнушков. Усаживает гостя за стол в обеденной горнице. «Желательно вам отведать наливочки, дорогой гостенёк?» — «Да мне бы подходяще водочки, разлюбезная хозяюшка». А Гликерья ставит на стол графинчики, плоские фляжки и пузатеньки.«Наливочка у нас на гречишном меду, милый гость!» — «Да я уж водочку приметил, ласкова хозяюшка». — «А медок у нас молодой — текучее золото пузыристое...»Блюхер посмеивается, усики подкручивает. Выпил рюмку водки — Арина ему тарелочку с груздями. Он себе стопку анисовой — заел сельдяной молокой. Губами причмокивает, глазами девушку ест. Как у неё под сарафаном, тонким полотном, тёмные востропробочки выперлись. Страсть! Блюхер стопку перцовой принял с полукряком, закусывает куриной ножкой в студне.«Откушайте наливочки, мил-гостенёк! Сла-а-адка наливочка...» — «Отчего ж вы ничего не пригубите, краса-хозяюшка?» Она улыбкой его манежит: «Выпью... не знаю, как вас звать-величать...» — «Блюхером, краса-загляденье, Блюхером».Кушает он новый стаканчик, черпает ложкой остужену стерляжью уху — нежный холодец видом. «Уж как приятно от вас удовольствие — Арина, не знаю отчества...» — «Силишна, милый Блюхер-гость, Силишна!» Он стопку хлебной очищенной в себя — с полным-то кряком. И принимается за жирного линя в пироге. Она проникает его глазками. «И я с вами наливочки сладкой выпью, Блюхер...»Гликерья подаёт пельмени, ставит корчагу брусничного вина. Арина сама режет белый хлеб, коровьим маслом мажет: «Сулили очистить от распутства. Терпенья нету моего убедиться в том». — «А неуж распутны вы, Арина Силишна, молода краса?» — «Видать, что так, Блюхер, коли ваша советская власть насылала на меня конных палачей!» — «Советская власть перед вами сидит, супротив», — и ещё хряпает стакашек, за помин изведённых товарищей. Могуч был пить Василий Блюхер. И обритая голова не запотеет. То и сказать, жажда правды — жажда особенная.Ведёт Арина гостя в повалушу-спаленку. Мигом сарафан с тела прочь — на! Титьки так и стоят, сосцы — переспелая малина. Хлоп-хлоп себя по ляжкам ядрёным, ножками перебирает — хитрый перепляс калиновый:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63