Муся наспех обтирает его полотенцем:
– Вас вениками парить – рук не напасешься!
Молодая обтирала другого мальчишку:
– Вениками… – и лицо у нее сделалось красным от смеха. В жизни ничего смешней не слыхала! – Их-то… – выдавила и не может говорить, давится.
Толстая толкнула ее:
– Берешь этого иль того? – показала на неходячих мальчишек, схватила одного и понесла из душевой.
* * *
Скрип снова в палате, лежит на койке, ворочается. В коридоре сильное гудение: полотерами надраивают паркет. Заблестит – ступи-ка на него! и ноги, и клюшка скользят. Ничего: руки-ноги поломаешь – гипса здесь вдоволь.
А здоровые любят блеск. Сегодня должна дежурить сестра Надя, но ее заменили стройной стремительной сестрой Светланой, про которую няня Люда говорит: «Эх, и форсистая!» Шапочка на сестре Светлане не круглая, а как пилотка. Из-под этой накрахмаленной белоснежной пилотки свисают локоны: меднокрасные пружинки.
Она влетела в палату, звонко приказала:
– Все – по койкам! Лежать смир-р-рно!
На этот раз распахнуты обе створки дверей. Ближе-ближе шаги, голоса. Миг – и в широком проеме возникли белые халаты. Нескончаемая толпа. Впереди – морщинистый доктор в высокой шапочке, из носа торчат черные пучочки волос. Это и есть профессор Попов.
За ним идет врач без шапочки, с ним трое молодых. На всех четверых – халаты внакидку, видны пестрые рубашки, заправленные в брюки. Этим они отличаются от остальных.
Так Скрип впервые увидел военных врачей…
Старший – генерал-майор медицинской службы Глеб Авенирович Златоверов. Тогда ему было чуть за пятьдесят. Ростом немного выше среднего, сухопарый. Темные волосы гладко зачесаны назад, в них ни сединки. Во рту коронки блестят. Лицо вытянутое, тощее, подбородок срезан. Круглые очки в стальной оправе, пристальный взгляд.
С генералом были три капитана: Радий Юрьевич Бебяков, Михаил Викторович Овечкин и Анатолий Степанович Фоминых. Бебяков – небольшой легкотелый брюнет, смазливый, с тщательно подбритой ниточкой усиков. Овечкин повыше, такой же поджарый. Густейшие жесткие темно-русые волосы торчат над низким лбом – точно щетина дикого кабана. Маленькое лицо, круглые глаза близко посажены. Лоб, несмотря на молодость, в морщинах: то и дело собирается в гармошку. Фоминых плотнее коллег. У него какая-то странная челка полукругом, цвета соломы. На плоском простоватом лице – досадливо-недоуменное выражение вроде: «Я щи просил, а что даете?»
Златоверов называл Бебякова Радиком, Овечкина – Михой, а Фоминых – Тольшей. Генерал и эти трое приехали из подмосковного города Загорска, где они работали в засекреченном биологическом институте спецуправления генштаба. Институт условно обозначался «Загорск-6». Первое в СССР производство биологического оружия было организовано здесь в 1947 году. Отчеты об изысканиях Златоверова регулярно получал министр обороны.
* * *
Профессор Попов сказал:
– Начнем со случаев ярковыраженной контрактуры, – и подошел к кровати Владика, возле которой стояла, как часовой, сестра Светлана и чуть-чуть улыбалась. Владика принялись щупать, крутить его руку, которая не разгибается.
Попов указал на Прошу:
– Случай тотальной атрофии нижних конечностей!
Так Скрип узнал, что больные мальчишки – всего лишь случаи…
Вот стоят уже и над ним.
– Чрезвычайно интересный случай сколиоза третьей степени и поражения конечностей средней тяжести!
Профессор посторонился, пропуская Златоверова. Тот ощупал грудь Скрипа, прикладывает к ней два пальца левой руки и постукивает по ним пальцами правой.
– Деформация значительная, – голос у Златоверова сильно прокуренный. У Скрипа от табачного перегара перехватило дух.
– Как ведут себя легкие?
– Трижды перенес двустороннюю крупозную бронхопневмонию, – сообщила Роксана Владимировна.
– Угу! Так и должно было быть! – военврач удовлетворенно кивнул, стал прослушивать грудь. – А тоны сердца – чистые… – Что-то тихо обронил своим спутникам.
Вдруг кто-то выкрикнул:
– Да здраст… его личество!
Различились смешки.
– Сопутствующая дебильность! – произнесла одна щекастая докторша.
– Посмотрим-ка, – Златоверов шагнул к кровати крикнувшего: – Что это такое – «ваше величество»?
Мальчишка приподнялся, показал на кровать Сашки-короля, что стоит под окном. Врачи переместились сюда.
– Ну и образина, – пробормотал Тольша.
– Кажется, не реагирует, – Радик наклонился. – Это… как тебя – говорить можешь?
Сашка, натянувший простыню до подбородка, скорчил рожу, словно cилясь что-то сказать; помотал головой. Надул щеки и вдруг, мощно мыкнув, обдал Радика брызгами слюны. Тот отпрянул с отвращением.
– Что-то сохранилось в сей черепушке? – обронил Златоверов.
– Покажи, – Миха попросил Сашку, – на пальцах: сколько будет, если к пятнадцати прибавить шесть и отнять десять?
– Как же он покажет на пальцах одиннадцать? – усмехнулся Глеб Авенирович.
– А… да! Сколько будет, если к восьми прибавить семь и отнять двенадцать?
Сашка подвигал кистями, сжал-разжал кулаки – показал две фиги. Напряг шею, задергал головой, замычал, скашивая глаза на простыню.
– Простынку просит снять, – догадался Тольша и сорвал ее.
Сашкины трусы оказались спущены – торчал член невозможных для мальчишки размеров. Радик и Миха захрипели, подавляя хохот и глядя почему-то на Роксану Владимировну. Тольша расплылся в ухмылке.
– Правильно! – сказал Глеб Авенирович сухо, будто ничего необычного не было. – Показал три.
* * *
После обхода няня Люда подсела на койку к Сашке.
– Ты кому х… показал? Профессору Златоверову! – схватилась за голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28