Сашка-король оглядывает палату.
– Во кайфун! Полеживает – покуривает.
– У-у-ух-ху-ху-уу!!!
Глобус повалился к себе на койку, расшнуровал головодержатель. Крикнул неожиданно звучным голосом:
– О-о-ой! Сдохну от смеха!
– Кто-курил-Кирилл! Кто-курил-Кирилл! Кто-курил-Кирилл!
21
Пройдут дни. Как всегда, они будут лежать рядом: Киря, Скрип, Проша. Короля и его свиты не окажется в палате. Приблизится, опираясь на костыль, Коклета.
– Мне вас жальчей жалкого! Но уж глу-у-пы вы! Коли велят орать: «П…да!» – то и ори.
Скрип уже научится ослаблять петлю Глиссона и даже совсем слезать с вытяжения. Когда Коклета отойдет, он расстегнет петлю.
– А ведь Ийка снова заглянет. Если мы не будем ее обзывать, то нам… то нас… – и замолчит.
Они будут лежать молча. Вдруг Проше вспомнится Иван Поликарпович.
Раз он пришел к маме поздно вечером, а она сказала, что комендантша общежития грозит выселить их с Прошей – зачем к ней так поздно приходят?
– Надо ей дать, – сказал Иван Поликарпович, вытащил деньги. Пересчитал их, протянул маме: – Вот это тебе, а эти ей дашь. Положи в конвертик. Зайди, когда у нее никого нет. Поздравствуйся, оставь на столе и исчезни.
Придя в другой раз, он спросил маму:
– Ну?
– В порядке! Сказала мне: «Я тебя понимаю и иду навстречу».
Проша расскажет это Скрипу и Кире.
– Вот бы и Сашке дать денег… Только их нету.
– Я знаю, где найти… – вдруг шепотом произнесет Киря.
Что он слышал от няни Люды! Под ними, где лежат начальники и дети начальников, в коридоре висит огромная люстра, похожая на таз. Больные развлекаются: забрасывают в нее деньги. Завернут монету в пятирублевку и кинут. Надо суметь так завернуть и бросить, чтобы в полете пятирублевка не развернулась и попала в люстру вместе с монетой. Больные не разрешают ни санитаркам, ни сестрам забирать деньги из люстры. Кидают и кидают неделями. Потом играют в домино. Велят принести лестницу, и все деньги достаются тому, кто выиграл.
– В мертвый час в коридоре никого нет, и туда можно зайти, – скажет Киря. – А ходишь только ты, – взглянет на Скрипа. – Я на тележке по лестнице не съеду.
– Ну, зайду… а как достать?
Киря вспомнит. Няня Люда говорила: там лежачим еду не приносят, а привозят на специальных столах на колесиках. Эти столы, должно быть, стоят в столовой. Если один подкатить под люстру, встать на него, то до денег можно добраться.
22
В мертвый час он освободился от петли, от гирь. Взял клюшку. Ему надо в уборную! Выглянул в коридор. В его левом конце – пост дежурной сестры. Столик, стул. На столике – лампа с абажуром, телефон. Сестра на месте. Читает книгу.
Уборная находится справа от его палаты. В правом конце коридора – выход на лестничную площадку…
Он двинулся в уборную, клюшка постукивает по полу. Интересно – сестра глядит на него? Оборачиваться нельзя: еще заподозрит.
Зашел в кабину, постоял. Можно бы и пописать, но нельзя отвлекаться. Дернул цепь – спустил воду. Пора выглянуть…
Сестра все так же на посту! Сидит, склонилась над книгой.
Хоть бы на капельку времени ушла!
Он спустил воду во всех кабинах. Досчитал до ста. Хоть-бы-хоть-бы-хоть-бы-ушла!!! Стал снова считать, сбился. Шепотом запел песню – ее часто слышишь по радио. Слышишь после того, как чудной голос (не то мужской, не то женский) скажет: «Говорит Пекин! Здравствуйте, дорогие советские радиослушатели».
Он поет эту песню:
Всех, кто смел и отважен, и юн,
Звал в свою армию Мао Цзедун…
Ну-ка?.. Никуда она не ушла! О-оо, если бы он был львом – разорвал бы ее! Да хоть бы котом: зашипел бы, пронзительно, ужасно замяукал… Она бы описалась и убежала.
Он яростно мяукает про себя: «Мя-а-ай-йу-уу, мя-а-ай-йу-уу! Мий-йу-ууу!»
Сестра сидит. А время – тик-так, тик-так, тик-так… Мертвый час кончится – больные начальники выйдут в свой коридор. И не видать денег! Мятых, истертых, скомканных – но таких чудесных-чудесных денежек! Ийка заглянет в палату, и надо будет орать: «П…да!» А если не крикнешь… О-ооо!
Он вышел из уборной – и двинулся к лестничной площадке. Направился к ней – словно никакой сестры не было на посту.
Клюшка – стук… стук… А спина чувствует, что позади нее – сестра.
«Эй! Это куда?» – она еще не крикнула.
Крикнет! Вот… вот… Майка взмокла. Спине щекотно от стекающего пота. До чего длинный этот коридор!
«Эй! Куда еще?!» – как резко, как громко, как зло – страшно-страшно крикнула…
Нет. Пока – нет. Не крикнула до сих пор? Так кричи! Скорей ори – чтобы он не мучился!
Ор-р-рри-и же!!
В груди – стеснение. В груди слева. И там что-то горячее. До чего противное стеснение. Ф-фу – мутит. Тошнит! Вот она, дверь… Приоткрыта на лестничную площадку… Шаг. Еще шаг. Он на площадке. Уже не в коридоре – на лестничной площадке!
Как трудно обернуться! Сейчас нога подломится – хлобысь!.. Только бы не упасть от этой дрожи. Раз! – оглянулся…
Далеко (теперь уже так далеко!) – сестра. Читает. Он закрыл дверь. Послал воздушный поцелуй. Его уже не увидишь. Пуст коридор!
Широкая площадка, шахта лифта, стальные двери заперты. Нажми на кнопку – внизу загудит лифт. А в нем – лифтерша… Нет уж! Он спустится по лестнице.
* * *
Правой рукой держится за холодные металлические перила. В левой – клюшка, упирается ею в ступеньку. Он медленно спускается по решетчатым чугунным ступеням. До чего же медленно!..
Наконец он почти на площадке – между пятым и четвертым этажами. Клюшку вниз – вперед… О-ой!.. – бамц! Со всего размаху – о металлический пол! Проклятая «конская стопа» зацепилась за край ступеньки – и он об пол лицом.
Темно. Кошмарная боль. Внутри головы кто-то бешено колотит в виски молоточками. Мамочки, какая мука!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28