- Тише ты, черт! - огрызнулся Васька и затем весело спросил: Откелсва? Дело сделал?
- Продал. Твоих шестнадцать...
- Ловко! - радостно прищелкнул пальцами Васька.
Куприян возился в сене, устраиваясь поудобнее.
- Не ворошись, - заметил Васька.
- Обмок.
- Дело привычное, - беззаботно отозвался Васька.
- Мокрень, - жаловался Куприян, начиная дрожать от мокрого армяка, казавшегося теперь, в тепле клуни, холоднее и противнее.
- Обсушимся... во!..
Васька с торжеством что-то показал в темноте.
- Что? - спросил Куприян, постукивая зубами.
- Водка, - коротко пояснил Васька, - она самая. Мы, брат, об этом положении отлично известны... Случалось... Хлебни, - глотку обожгешь и чудесно! Во!..
Послышалось бульканье. Куприян сплюнул.
- Ирод!
Васька засмеялся.
- Важно! Так по суставам и прошло. Друг сердечный, хлебни малость! Уважь! - лез он в темноте на Куприяна.
- Отчего не уважить! - усмехнулся Куприян. Он с жадностью пил водку, чувствуя, что дрожь утихает с каждым глотком.
- Важно, - приговаривал Васька, - добре... эх! Ты, брат, этак всю водку выхлещешь! Ну-у... что... Васька беспокойно зашевелился.
- На.
Васька ловко перехватил посудину и опять забулькал водкой.
Куприяну стало лучше; дрожь почти улеглась, и в груди точно поместилось что-то теплое. Куприян стал осматриваться; глаза его привыкли к темноте, и в клуне ему уже не казалось так темно. В широкие щели проходил бледный белесый свет и видны были очертания каких-то поломанных колес, бочек и жердей. Смутно обрисовывался силуэт Васьки, по горло зарывшегося в сено.
Дождь шумел все так же однообразно. По временам налетал ветер, и что-то, не то березка, не то стропило, жалобно скрипело.
Куприян опять вспомнил Матрену и вздохнул.
- Чего ты? - спросил Васька, которого разобрало от выпитой водки, и ему хотелось поговорить.
- Скверность, брат...
- Чего? - глупо переспросил Васька.
- Скверно, говорю! - повторил Куприян.
Васька равнодушно сплюнул.
- А по мне, наплевать! Ну... Он помолчал.
- Словят ежели... эка, подумаешь, невидаль - острог-то. Прежде оно точно, а теперя...
Васька махнул рукой и повернулся к Куприяну.
- Я, брат, - жидким, бесшабашным голосом заговорил он, - восемь фабрик спиной вытер, так меня острогом не удивишь! Однова работали мы на цинковом заводе... Эх, Купря! Видал пекло? Так оно само и есть! Ни тебе дыхнуть, ни тебе смотреть! И глаза и нутро ест... Суставы ломит... Ложись прямо и помирай! Ну, на ткацкой, папиросной опять же, там точно легче... а все-таки супротив фабрики, я тебя скажу, ни одному острогу не выстоять.
- Не в остроге дело, дурья голова! - угрюмо сказал Куприян.
- А в чем?
- А так...
- Ну?
Куприян помолчал, потому что не мог точно оформить свое душевное состояние.
- Я, собственно... Ты, брат, без году неделя так-то, а я сызмальства мыкаюсь. Ну... двенадцати годов с батькой первую лошадь свели... - Ишь ты... ловко... - похвалил Васька.
- У нас все так... Еще дед промышлял. Потому нет никакой возможности: земли мало, да и ту хоть брось! На фабрику которые идут... Неохота! А тут голодное брюхо подводит. Ну, с деда и начали...
- Это бывает, - равнодушно отозвался Васька.
Батьку убили на этом деле... Брата тоже убили, а меня не тронули - мал очень был. Одначе выпороли здорово!
- Так...
- Ну, после и их немало в Сибирь ушло...
- Бывает, дело такое, - опять отозвался Васька. Куприян задумчиво посмотрел в щели на небо.
- Оно конечно, все одно... - заговорил он опять, - везде плохо... а только не по мне это... живешь, как волк, без дому... Свисти за ветром, и все тут... Хуже собаки! Иной раз тянет на пашню по весне... так бы и взрыл всю землю и чтоб зеленя, зеленя пошли вокруг... Тошно мне! На мужиков завидно!
Васька поднял голову и вяло, но убежденно сказал:
- Вре... зря болтаешь; а дали бы соху, опять каменья да глину драть-так первый сбежал бы...
- Не! - кротко ответил Куприян. Оба замолчали, и опять стало слышно, как шумит дождь и скрипит березка.
- Что ж, - вдруг с неожиданной грустью, не вязавшейся с его ухарским голосом, проговорил Васька, - может, и так... Ты думаешь, вот он, Васька... ни Богу свечка, ни черту кочерга!. А ведь я, брат... сказать... вовсе не то думал.. У меня когда-то тоже дума была... Помню, вышел весною под вечер, журавле вверху кричат, землей пахнет густо так... да... Пел я тогда очень хорошо; теперь голос пропил, а тогда здорово пел. Учитель наш, Иван Семенович, говорил, что кабы меня учить... о-го-го! А то хотелось мне описать все, как люди живут. Стою вечером, слушаю, как журавли кричат, и, черт его знает отчего, плакать вот так и хочется... Рассказал бы кому, никто не понимает, батька ругается, ну... ходу никуда нет. Ушел на фабрику, и такая меня злость взяла! Пить начал здорово... Ну а там и пришло... Все одно!
- Так, - грустно сказал Куприян. "Скрыты", - жалобно скрипнула березка. Долго было тихо и глухо.
- Егор пришел? - спросил вдруг Куприян...
Васька сразу поднялся и сел.
- Пришел, - сказал он. Ты видел?
- Собственными глазами удостоился. Здоровый, черт, и с медалями. Усы как у солдата следовает быть...
- Давно пришел? - сквозь зубы спросил Куприян.
Ему стало особенно неприятно, когда он узнал, что Егор имеет и медали. Но он не знал, что это ревность, и даже сам удивился своему чувству. Вчера, кажись... Ну и что?
- Да что... Рассказывали: приехал, да на станции и встреть писаря. Ну, выпили первым делом, а выпивши писарь ему все и выложил... ребеночек, мол, и все прочее. Ну, тот попервоначалу, говорят, как бы в бесчувствие впал, а потом и загулял. Пришел в село не то пьяный, не то ошалелый и сейчас это бабу бить. Боялись, чтобы не убил...
- Мне Мозявый сказывал, - хрипло проговорил Куприян. - Я его в лесу сейчас встретил.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4