Я знаю убежденных молодых людей, которые искренне разделяют учение Христа, но они осуждаются официальным христианством и стали изгнанниками и жертвами преследования, словно являются воинствующими атеистами.
Родина . Патриотизм практически всегда и везде был страстной верой, разделяемой лучшими умами. Так было в Англии во времена Шекспира, в Германии во времена Фихте и в Италии во времена Мадзини. То же самое сейчас в Польше, в Китае и в отдаленных частях Монголии. В западных странах патриотизм остается чрезвычайно сильным: он контролирует политику, общественные расходы, военные приготовления и т. п. Но интеллектуальная молодежь не способна принять его как адекватный идеал; она понимает, что патриотизм хорош для покоренных наций, но как только покоренная нация добивается свободы, национализм, который до этого был героическим, становится деспотическим. Поляки, симпатизирующие идеалистам с тех пор, как Мария Тереза «плакала, но брала», использовали свою свободу для организации притеснений на Украине. Ирландцы, которым Британия навязывала цивилизацию в течение восьмисот лет, использовали свою свободу, чтобы провести законы, запрещающие публикацию многих хороших книг. Зрелище поляков, убивающих украинцев, и ирландцев, уничтожающих литературу, делает национализм, как кажется, не вполне адекватным идеалом даже для маленькой нации. Но когда речь идет о могущественной нации, аргумент становится еще сильнее. Версальский договор не очень поощрялся теми, кто имел счастье не быть убитым при защите идеалов, которые предало правительство. Те, кто в ходе войны доказали, что сражаются с милитаризмом, стали, после заключения Версальского договора, ведущими милитаристами в своих странах. Подобные факты делают очевидным для всех интеллигентных молодых людей, что патриотизм является главным проклятием нашего века и что он покончит с цивилизацией, если не будет усмирен.
Прогресс . Это идеал XIX столетия, о котором слишком много болтали с точки зрения утонченной молодежи. Умеренный прогресс необходим в мелочах, таких как количество производства легковых автомобилей или потребления земляных орехов. Действительно необходимые вещи неизмеримы и, следовательно, к ним неприменимы подобные методы. Более того, многие современные изобретения стремятся сделать людей глупее. Я имею в виду радио, звуковое кино и отравляющий газ. Шекспир измерял величие века стилем его поэзии (см. сонет 32), но эта форма измерения несовременна.
Красота . Существует некое представление о красоте, которое кажется устаревшим, хотя трудно сказать, почему. Современный художник будет возмущен, если его обвинят в поисках красоты. Большинство современных художников, кажется, воодушевляется некиим видом неистовства против мира, так что они более хотят причинить сильную боль, нежели доставить безмятежное удовольствие. Более того, некоторые типы прекрасного требуют того, чтобы человек держался более серьезно, чем это возможно для современной интеллигенции. Выдающийся гражданин своей страны в небольшом городке, таком как Афины или Флоренция, мог без труда почувствовать себя значимым. Земля была центром Вселенной, человек был целью творения, его родной город раскрывал его лучшие качества, и он сам был одним из лучших в своем городе. При таких обстоятельствах Эсхил или Данте могли всерьез переживать свои печали и радости. Они могли чувствовать, что и личные переживания человека, и трагические происшествия заслуживают того, чтобы быть отмеченными в бессмертных стихах. Но современный человек, когда его настигает несчастье, сознает себя как единицу статистического целого; прошлое и будущее вытягиваются перед ним в мрачную процессию обыденных поражений. Человек сам по себе кажется нелепым, напыщенным животным, рыдающим и суетящимся по пустякам в течение краткой интермедии между бесконечными периодами молчания. «Неприспособленный человек – не более чем жалкое, голое, раздвоенное животное», – говорит король Лир, и эта идея ведет его к сумасшествию, потому что она непривычна. Но для современного человека эта идея привычна и ведет его только к тривиальности.
Истина . В старые времена истина была абсолютной, вечной и сверхчеловеческой. Я сам, будучи юношей, соглашался с этим взглядом и посвятил неразумно растраченную молодость поискам истины. Но целый сонм врагов восстает для того, чтобы убить истину: патриотизм, бихевиоризм, психологизм, релятивистская физика. Галилей и инквизиция расходились во взгляде на то, вращается ли Земля вокруг Солнца, или Солнце вращается вокруг Земли. Обе стороны были едины в том, что это две совершенно разные вещи. Однако пункт, по которому они соглашались, был ошибочен: разница только в словах. В старые времена истине действительно можно было поклоняться; в самом деле искренность поклонения демонстрировалась практикой распятия людей. Но трудно поклоняться чисто человеческой и относительной истине. Закон гравитации, согласно Эддингтону, суть только условная конвенция о системе измерения. Она не более истинна, чем другие, не более, чем метрическая система более истинна, чем система измерения в футах и ярдах.
Был мраком этот мир окутан. «Да будет свет!» – И вот явился Ньютон.
Кажется, этому сентименту не достает возвышенности. Когда Спиноза верил во что-либо, он полагал, что был вдохновлен интеллектуальной любовью к Богу. Современный человек верит либо вместе с Марксом, что он управляем экономическими мотивами, либо вместе с Фрейдом, что в основе его веры в экспоненциальную теорему или в распределение фауны в Красном море лежит некий сексуальный мотив.
1 2 3