Йехида сидела на скамье, глядя в пустые глазницы и провал носа на черепе мертвой Луны, и тут на другой край скамьи присел молодой мертвячок, в белом саване, в соломенной шляпе и башмаках, сшитых из кожи теленка. Два мертвеца стали в сумерках пялиться друг на друга, таращить глаза, которые и при солнечном-то свете – непроглядно слепы. Потом незнакомец спросил:
– Извините, фройляйн, не скажете, который час?
На этом обширном кладбище время всегда отмеряют. Каждый мертвец в глубине своего существа ждет, чтобы ссылка его поскорее закончилась. Ждет и надеется. Но сам про это не знает. Напротив, всем им даже кажется, что жаль каждой ушедшей минуты.
– Который час? – так и вздрогнула отчего-то Йехида.
На запястье у нее был некий прибор, отмеряющий время, деля его на доли и дольки. Но знаки на циферблате были так мелки, а свет такой тусклый, что она ничего не могла разобрать. Заметив это, молодой мертвячок, не без умысла, придвинулся к ней, предложив:
– Позвольте, я взгляну. У меня стопроцентное зрение!
– Взгляните, пожалуйста.
Все, что на кладбище этом делается, – одно притворство. Для всего ищут повода, видимости, зацепки – чего-нибудь для отвода глаз. Не зря называют Землю олам ашекер, ложный мир. Собеседник взял в свою руку руку Йехиды и наклонился над циферблатом. Не в первый раз ее за руку брало мужское существо, но сейчас она вся почему-то затрепетала. Он долго рассматривал цифры, потом сказал:
– Четверть одиннадцатого или около этого…
– Так поздно? – всполошилась Йехида. – Мне пора…
– Разрешите представиться, Йехид.
– Йехид? Как вы сказали: Йехид? Это же я – Йехида.
– Йехида?… Невозможно… Такое редкое имя – и вдруг!
Оба они умолкли. Оба сидели, прислушиваясь к смерти в крови. Потом Йехид сказал:
– Прекрасная ночь.
– Удивительная.
– Есть нечто в весне, чего словами не передашь.
– Словами ничего не передашь…
И как только она это произнесла, оба поняли, что обречены стать парой и подготовить могилу для нового мертвеца. Потому что, как ни мертвы мертвецы, в них всегда остается искра жизни – искра знания, заполняющего мир и не дающего нам заблудиться во мраке.
Смерть – это маска, личина. Через эту личину всякий раз пробивается тоненький луч сверкающей правды. Мудрецы про смерть говорят: мыльный пузырь; он висит не больше мгновенья, и проткнуть его можно соломинкой. Но мертвецы – глупцы. И гордецы. Они, видите, стыдятся смерти своей! Обряжают ее словесами, иносказаниями. Чем мертвее мертвец, тем разговорчивей он, тем речистей.
– А можно спросить, где вы живете? – спросил Йехид.
«Где же я его видела? – мучительно припоминала Йехида. – Откуда мне так знаком этот голос?»
– Да здесь, неподалеку, – отвечала она.
– Вы не будете возражать, если я вас провожу?
– В этом нет необходимости, благодарю вас… Но если вам хочется…
– Да, конечно! Все равно мне еще рано отправляться спать…
Йехид поднялся, Йехида встала следом за ним. «Так это и есть мой суженный, мой нареченный, тот, о ком я мечтала с детства? – спрашивала она себя. – Йехид! Это же надо, совпаденье какое! Случайно ль оно? Может, это судьба? Да, но что такое судьба? Лишь вчера профессор нам объяснил, что судьбы не бывает. Никакого Промысла Божьего нет. Вселенная – это определенный физико-химический процесс, результат космического взрыва…»
Мимо проехали дрожки, и Йехида услышала, как Йехид ей говорит:
– Вообще-то я по природе своей очень скромный… Не хотите ли прокатиться на дрожках?
– Прокатиться?… Куда?
– Просто так. Прогуляться. Здесь такие аллеи…
Она не обиделась, не рассердилась, как обычно, когда ей, бывало, предлагали подобное. Она только сказала:
– Может, лучше не надо? Зачем вам тратиться?…
– Ах, что деньги? Живем один раз!
Дрожки подъехали и они сели. Йехида сознавала, что напрасно она согласилась так сразу, поехала, толком даже не зная с кем. И потом, что он подумает про нее? Что она какая-то шлюха, готовая с кем попало отправиться… Ей хотелось ему объяснить, что и она тоже очень скромная, и совсем не такая, как ему может показаться, – но она поняла, что поздно: она безнадежно скомпрометировала себя!
Йехида молча сидела, прислушиваясь к себе и удивляясь. Какой-то неведомой близостью веяло от него. Она почти могла читать его мысли. Ей хотелось, чтобы эта ночь не кончалась. Вот так ехать и ехать рядом с ним. Что это, любовь? Но разве так вот бывает, чтоб сразу? «И что же я, счастлива?» – спрашивала она себя. И снова прислушивалась к себе и ответа не получала. Мертвецы счастливыми не бывают. Никогда. Даже пляшут они с тоскою в глазах. Йехида сказала:
– Странное у меня ощущение. Будто все это со мной уже было.
– В психологии это явление известное: дежа вю.
– А что, если это так?
– Что именно?
– Что мы уже были с вами знакомы. В другом мире.
– В каком еще мире? У нас с вами один только мир – Земля.
– А у наших душ?
– Абсолютно исключено. И уж кому-кому, а мне это известно доподлинно. Я студент-медик.
Он вдруг обнял ее за талию. И хотя Йехида никому, даже приятелям детства, такого не позволяла, ей сейчас как-то было неловко начинать вырываться, требовать, чтобы он отнял руку. Она сидела потрясенная, сама поражаясь своей уступчивости, обо всем сожалея, стыдясь того, что случится с ней ночью.
«У меня совсем нет характера, – ругала она себя. – Я ханжа: сама делаю то, что в других осуждаю. Но в одном он, конечно, прав: если не существует души, значит, нет и Бога, нет Закона, нет свободного выбора и ответственности за него. Мораль – надстройка, следствие экономических отношений…»
Йехида закрыла глаза и откинулась на спинку сиденья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142