Это понятный закон общественной психологии – из крайности в крайность бросаться. То “Николай кровавый”, а то “искупитель всего русского народа” и чуть ли не человечества.
– А в чем причины такого положения: желание выделиться?
– Думаю, что причина в нашей собственной болезни. Это попытка компенсировать утрату главного: радости от своей молитвы.
И вот когда у человека молитва или исчезает или еще не сформировалась, тогда он начинает придумывать для себя какие–то сублимирующие приделки, какие–то поводы для своего активизма. И это может быть все, что угодно. Человек может, например, вдариться в административно–хозяйственную деятельность, стать церковным прорабом. Такой труд в Церкви нужен, но если он заменяет молитву, то это уже духовная болезнь. Человек может удариться в богословие, читать и даже писать книжки. И богословие может быть болезнью, когда речь о Боге заменяет речь к Богу. И, наконец, самое излюбленное сегодня искушение – спасать Православие. Вместо того, чтобы самому жить православно.
– Вы читали акафист Игорю Талькову?
– Не читал, а просматривал. Простите, на церковном языке читать значит молиться . Нет, я не молился, конечно, я видел его и пролистывал. Стыдно… Я же помню его книгу «Монолог»: «Я изучал астрофизику и психологию, увлекаюсь философией, поэтому для начала поделюсь тем, что меня глубоко заинтересовало и взволновало. Вот несколько выдержек из расшифровки трансцендентальных, летящих на Землю из Космоса сообщений в вольном переводе человека–биопсихоприемника, экстрасенсора в четвертой ступени: “Дела земные плачевны. В момент скатывания Земли в предыдущий неузловой микроярус столетней цикличности произошло событие непредвиденное и роковые – были повреждены защитные, установленные высшими силами, инфернобарьеры и психополя, в результате чего над территорией России в предохраняющем слое образовалась дыра, связующая Земной Мир с миром потусторонним… Пространство отпустило бесконечно малый срок – десятилетие. Сверхпространственый туннель не закрыт, дыра расширяется”». Оккультизм, однако…
У него были дивные песни, но любовь к России еще не повод к канонизации…
– Люди сейчас ищут в разных явлениях – природных, социальных, в той же трагедии 11 сентября, признаки конца света. А как Вы считаете, есть ли хоть какое–нибудь основание думать, что мы живем в конце времен?
– Пророчества – это отдельная тема[230]. Но раз уж мы заговорили об этих терактах 11 сентября и нашей реакции на них, то мне бы хотелось обратить внимание на некую двуличность российской политики в этом вопросе. Потому что, с одной стороны идет официальное осуждение терроризма, правильные слова о том, что терроризм – в любом обличьи терроризм, и с ним надо бороться, а с другой стороны идет государственная политика поощрения терроризма. Я имею в виду то, что в наших городах до сих пор масса улиц и площадей носят гордые имена террористов – начиная от улицы Робеспьера, кончая улицей Свердлова, Урицкого, Халтурина, Войкова (убийцы царской семьи , т.е. детей). До той поры, пока наши дети будут воспитываться на мифе о том, что Николай II был кровавым диктатором (“кровавость” которого состояла только в том, что он пытался усмирить волну терроризма, “бомбистов”– эсеров, которая разгулялась в России в 1905–1907 годы), до той поры, пока учителя наших школ будут смотреть на историю России глазами террористов, ее разбомбивших, до той поры все эти критические выпады в адрес глобального терроризма не будут выглядеть искренними.
– Отец Андрей, в Ваших исследованиях Вы часто делаете прогнозы. Скажите, ошибались ли Вы когда–нибудь в Ваших прогнозах?
– Конечно же, я ошибался, и полагаю, что не один раз. Например, в период кризиса между Московским Патриархатом и Константинопольским я высказал предположение в журнале "Москва", что за этим стоит некая сознательная акция со стороны обеих сторон для того, чтобы в период этого раскола, когда наша Церковь формально с Константинополем не связана, Константинополь принял бы какие–нибудь радикально–экуменические решения и мог бы проголосовать за то, за что представители Московской Патриархии никогда бы не проголосовали… Это был период моего гипер–критического отношения к деятельности отдела внешних церковных сношений. Этот сценарий, как оказалось, ничего общего с реальностью не имел. Тогда я ошибся в своих прогнозах. Прошу прощения у митрополита Кирилла…
ОПРИЧНАЯ РЕФОРМАЦИЯ
Много лет я читаю лекции по технике религиозной безопасности. Конечно, на этих лекциях речь шла о сектах. Сейчас же в этом моем курсе приходится писать новую главу. Оказывается, мало прийти в Православную Церковь. Затем вырастает не менее трудная задача – как выжить в Православной Церкви.
С одной стороны – как не утратить человечность, не превратиться в какую–то неулыбчивую мумию. С другой стороны – как остаться в Церкви, не попав в псевдоправославную секту.
Сектанство – это не только те или иные кружки, которые собираются по домам культуры и кинотеатрам. От психологии сектанства не защищен и православный человек, и православный монах, и православный священник.
Самое тревожное мое наблюдение последних лет состоит в том, что сейчас, в начале XXI века, наша Православная Церковь оказалась на пороге не то что раскола, а гораздо более серьезной вещи. Я считаю, что на наших глазах начинается русская реформация.
В Европе Реформация произошла пять веков лет назад. У нас она припозднилась: ждала, пока не ослабнет государство. Пока была государственная власть с ясной и жесткой религиозной политикой (сначала православной, потом – атеистической), мирянский активизм осаживался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153