.. На каторге я восстановил все свои чертежи,
отнятые у меня...
Напряженность, сквозившая в глазах у геологов, таяла. Они
вспомнили этого человека, об удивительном проекте и о трагической
судьбе которого много слышали пять лет назад.
- Выпейте это, - сказал Петя, подвигая Константинову стакан.
- Спасибо, Петя. Когда вы, Майгин, рассказывали мне о своем
открытии, у меня мелькнула лишь смутная догадка. Нет, это была даже не
догадка, не мысль, а какая-то тень мысли: <А что, если...> Даже мне
это казалось невероятным. Шутка ли - целый город! Но на другой же день
я нашел мощные ракетные камеры в глубоком донном отделении и
утвердился в своей мысли. Я осмотрел эти чудесные механизмы, они
неизмеримо совершеннее всего, что я знаю о реактивных проектах.
Многое, очень многое осталось мне неясным. Я не знаю, например, какой
источник энергии питал их в полете, какие силы освобождали эту
энергию, но я уже бесповоротно убежден, что мы с вами находимся на
звездном корабле, залетевшем к нам из далекого, пока еще неведомого
нам мира.

В тот день Берсеньев, Майгин и Петя, до глубины души
взволнованные сообщением Арнаутова, ходили словно оглушенные. Если
месяц назад реальность подземного города лишь с большим трудом была
воспринята их сознанием, то сейчас, когда этот город перестал быть
городом и превратился в межзвездный корабль, они были окончательно
сбиты с толку.
Но Арнаутов говорил так страстно, так убедительно, что невольно
хотелось верить. Да и какое иное логическое объяснение, по правде
говоря, можно было дать этому чуду в недрах вулканического полуострова
на Тихом океане?
Понемногу геологи стали свыкаться с мыслью, что действительно
нашли у подножия вулкана залетевший на нашу планету межзвездный
корабль. Правда, Берсеньев еще допускал возможность ошибки Арнаутова,
но большую долю вероятности он отводил и его <космической> теории.
Зато Майгин и Петя поверили в астральное происхождение подземного
города безоговорочно, а некоторые сцены, воспроизведенные вновь
найденными <иллюзионами>, окончательно развеяли всякие сомнения
относительно природы подземного города.
Прошло шесть дней после <заседания научного общества>, и вот
однажды в лагерь пришел запыленный, усталый ламут.
- Ты начальник? - спросил он, обращаясь к Берсеньеву.
- Да, - ответил Берсеньев.
- Тебе письмо.
Ламут подал смятый конверт.
Берсеньев вскрыл письмо и стал читать. Майгин и Петя,
присутствовавшие тут же, выжидательно смотрели на него.
- Письмо от Нины Росс, - сказал Берсеньев, передавая письмо
Майгину. - Нина, Григорий Николаевич и доктор Васенькин в двух
переходах отсюда. Будут здесь послезавтра.
- Вот и отлично! - обрадовался Майгин. - Наконец-то... - Он вдруг
озадаченно нахмурился. - Господи, а доктор-то зачем сюда потащился?
- Я, кажется, понимаю, - медленно проговорил Берсеньев.
Геологи переглянулись и расхохотались.

Может ли летать рожденный ползать

Все это время геологи и Арнаутов продолжали исследования и
поиски. Изобретатель и Майгин погрузились в механические недра
города-звездолета, а Берсеньев с Петей занялись <иллюзионами>. Нэнэ не
отходил от них ни на шаг. <Иллюзионы> обнаруживались в самых
неожиданных местах: в подвалах, среди приборов в лабораториях, в
переплетах странных решетчатых башен, стоявших по периферии города,
даже на крышах зданий. Просматривая картину за картиной, Берсеньев
однажды наткнулся на любопытную и красивую сцену: Эа, золотоволосый
мужчина и мальчик весело плескались в большом овальном, видимо, очень
глубоком бассейне. Берсеньев был теперь уверен, что мальчик - его
звали Суо - являлся сыном Эа и золотоволосого. Посадив на одно плечо
Эа, а на другое - Суо, золотоволосый гигант с необычайной легкостью
плыл стоя через бассейн. Посредине бассейна он неожиданно опрокинул
подругу и сына в воду, но те сейчас же вынырнули и с веселым смехом
снова вскарабкались на его плечи. А на краю бассейна стоял и
бесстрастно взирал на эту возню монументальный Уру. Вдруг смех замолк,
бассейн заволокло туманом, и Берсеньев увидел сидящего возле
<музыкальной пагоды> одинокого мальчика. Суо плакал. Перед ним
возвышался металлический гигант, держа в вытянутой крюкастой лапе
тускло отсвечивающий <иллюзион>. И Берсеньев догадался, что Суо с
помощью Уру воспроизвел сцену, заснятую, когда его отец и мать были
еще живы.
Тот же <иллюзион> показал Берсеньеву и Пете еще одну сценку, но
главным действующим лицом в ней был уже... Уру. Этот человекоподобный
механизм, напоминавший Берсеньеву статую Командора из <Каменного
гостя> Пушкина, неожиданно повел себя, как живой человек. Он положил
<иллюзион> рядом с окаменевшим от горя Суо и быстро зашагал к
<пагоде>. Через минуту загремела бодрая, мажорная музыка. Уру вернулся
и принялся маршировать перед мальчиком. Музыка напоминала марш.
Железный великан энергично передвигал свои трубоподобные ноги,
размахивал руками, раскачивался всем своим гладким округлым
корпусом... Даже у хладнокровного Берсеньева мурашки побежали по спине
при виде этого <танца>. Геолог понял, что механический человек именно
танцует, причем очевидно, что делает он это без приказа, по
собственной <воле>. Мальчик сидел в позе бесконечного отчаяния, а
железная махина вышагивала возле него, с грохотом притопывая в такт
марша металлическими подошвами по блестящему полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32