Ветер, завывая, хлестал нас снегом и градом. Ниже «Замка» мы сняли кошки, но вскоре пришлось снова привязать их. Так, с кошками, мы по одному спустились через выступ в кулуар на южном склоне.
Это был не тот кулуар. Шестьдесят метров скользкого льда, и слишком широкий, чтобы можно было надежно опираться о стенки.
Дважды мы снимали и опять привязывали кошки, чуть не плача от злости и проклиная замерзшие ремни. Хуже всего было то, что ветер с гребня врывался в кулуар, ослепляя нас снегом и швыряя большие камни. Один камень больно стукнул Хью в плечо. Я боялся, что он потеряет сознание.
Желоб заканчивался ледяным камином. Я прокатился метров шесть на «пятой точке», пока Хью не остановил меня, натянув веревку. Сдуру я нес кошки привязанными на поясе, а потому ехал, сидя на них. Длинные шипы оставили мне на всю жизнь любопытные шрамы.

Стемнело. На скальной стенке, снова покрывшейся ледяным панцирем, мы провели час, которого я никогда не забуду. Но вот мы, наконец, дома. «Дом» – это всего-навсего уступ, где нас ожидали два спальных мешка, примус и немного еды; но именно сюда в последние часы и были устремлены все наши помыслы.
Навстречу нам поднялась темная фигура. Чиркнула спичка и осветила знакомое лицо с бородавкой на лбу: Шир Мухаммед, самый нерадивый и нелюдимый из наших погонщиков.
– Я беспокоился за вас, – сказал он, – вот и пришел.
Было девять; мы почти семнадцать часов находились на ногах и не могли произнести ни слова.
Час спустя вскипели одновременно оба котелка; мы жадно пили чай и томатный суп. За этой тошнотворной смесью последовала банка варенья и снотворные таблетки, которые, судя по величине, были рассчитаны скорее на лошадей, чем на людей.
– Не люблю наркотических средств, – пробурчал Хью, погружаясь в сон, – но в данных обстоятельствах это, пожалуй, оправдано.
Мы проснулись около пяти. Моей первой мыслью было, что я лежу на операционном столе. Это заблуждение усилилось, когда я увидел окровавленные руки Хью. Мои руки выглядели теперь так же страшно, как и его несколько дней назад.
Одевание оказалось неожиданно сложной процедурой. Ширу Мухаммеду пришлось застегивать нам брюки. Не так-то просто для человека, который в жизни не имел дела с брючными пуговицами. Это был единственный раз, когда я видел его смеющимся. Потом он зашнуровал нам ботинки.
К тому времени, как мы собрались, уступ превратился в горячую тарелку. Шир Мухаммед шел впереди. Несмотря на тяжелую ношу, он прыгал по склону, как козел. Скоро ему надоел наш похоронный темп, и он ушел от нас.
У верхней кромки ледника Хью остановился и снял рюкзак.
– В чем дело?
– Веревка, – прохрипел он. – Я забыл веревку. Пойду за ней.
Спорить было бесполезно. Он уже тащился вверх по склону. Я сам создал глупейший прецедент, когда ходил за оставленным карабином.
Сразу за ледником на морене сидел Абдул Гхияз. Он разошелся с Широм Мухаммедом в скальном лабиринте и очень тревожился за нас.
– Где мистер Кэрлесс?
– Наверху.
– Погиб?
– Нет, он придет.
– Вы взяли вершину?
– Нет.
– Почему мистер Кэрлесс не с вами?
На языке знаков я с большим трудом убедил его, что Хью не пал жертвой моего честолюбия. В конце концов Абдул согласился нести мой рюкзак. Вот, наконец, и лагерь.
Прошел час, два, а Хью не показывался. Мне стало не по себе, я ругал себя за то, что не подождал его на леднике. Трое погонщиков, сидя вокруг костра, на котором готовился какой-то грандиозный и загадочный обед в честь нашего возвращения, монотонно бормотали:
– Мистер Кэрлесс, мистер Кэрлесс, где мистер Кэрлесс?
Наконец он пришел. Борода покрыта инеем, губы потрескались; короче говоря – человек, переживший сокрушительный разгром.
– Где ты был? Мы с ума сошли от беспокойства!
– Я нашел веревку, – сказал он. – А потом уснул под камнем.




1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16