ЕСЛИ БЫ РОК МОГ СКАЗАТЬ
ДИАЛОГ С БОРИСОМ ГРЕБЕНЩИКОВЫМ
В СОПРОВОЖДЕНИИ ХУЛИО КОРТАСАРА
Читатель хочет услышать, слушатель -
увидеть, а посмотрев и послушав, они вновь
стремятся прочитать об увиденном и услышанном.
Спасательный круг культуры? Может быть. Может
быть, таким путем сумеем мы вернуть тягу к
печатному слову - через музыку.
Не стану вам описывать собеседника и его
появление в моей квартире, дабы не впасть в
поэтическую экспрессивность Вознесенского,
описавшего встречу с Гребенщиковым в Переделкине.
Стиль простоты и корректности таким приемом не
возьмешь. А стиль был именно таков. Соблазнюсь
лишь одним наблюдением, потому что логика
чудесного нашла здесь неожиданное подтверждение
в технике.
Едва он вошел, мне показалось, что день за
окном стал слышнее, а собственный голос - глуше.
Как будто шум и ауру дня он стряхнул со своей
куртки, и весенний пасмурный двор переместился
в комнату. Скорее всего я не придал бы значения
этому не столь оригинальному наблюдению - но
мой магнифон! Он именно так и "запомнил" наш
разговор: свист и голоса мальчишек, лай и
нежные схватки собак, шум под'езжающих и
от'езжающих машин, самолет, даже ветер и дождь
- все записалось первым планом, свежо и четко,
как альтернативная музыка, слова же наши скорее
угадывались, возвращались и вновь исчезали,
иногда не успев донести до сознания смысл
сказанного. Ну что ж, так бывает и в роке -
нормально.
Диалог - тоже искусство. Поэтому для начала
мы распределили роли. Мы уговорились беседовать
как люди разных поколений, хотя разница между
нашими возрастами не так уж и велика. Но все же
мы действительно были из разных поколений и
решили с самого начала это подчеркнуть. И
моменты близости, и противоречия, и компромиссы
при такой постановке вопроса становились как-то
более значимы, нежели просто в разговоре двух
людей. Может быть, каждый из нас немного
переусердствовал, заботясь о чистоте и
самостятельности своей партии, но я все равно
считаю, что мы поступили правильно. К тому же
это не вело к конфронтации, противоборству "да"
и "нет", а скорее, как в песне Бориса - "один
из нас весел, другой из нас прав", потом
наоборот. Так мы и говорили.
Теперь о том, каким образом в диалог
затесался третий.
Еще готовясь к встрече, я начал читать
последний вышедший у нас роман Хулио Кортасара
"Игра в классики" - история аргентинца,
живущего в Париже. Герой - мой ровесник. Время
действия - шестидесятые годы. Много общих
мыслей и настроений при абсолютной экзотичности
материала. Возможно, из-за последнего текст
романа не столько внедрялся в мое сознание,
сколько сопровождал все последние дни:
озвучивал сказанное, аккомпанировал тишине,
передразнивал, усугублял, подхватывал, имея в
виду уже и будущие мои вопросы к мастеру рока и
предполагаемые ответы. Было в этом
противоречие, которое я не мог не отметить:
музыкальные вкусы моего собеседника и
знаменитого аргентинца не вполне совпадали,
ведь Кортасар был страстным поклонником джаза.
Но может быть, все новое до какой-то степени
похоже между собой?
Не без умысла положил я книгу рядом с
магнитофоном. В какой-то момент Борис
открыл-таки роман и показал на обрывок фразы:
"...и коты, непременно minouche, кис-кис,
мяу-мяу, kitten, katt, chat, cat, gatto*
-серые, и белые, и черные..."
- Это и есть рок,- сказал он.
Смысл замечания мне открылся позже, но
разрешение на участие третьего в нашем
разговоре я уже получил. Однако еще раз прошу
учесть, что это именно сопровождение - не
больше; отнеситесь к нему, как к партии
саксофона. Я благодарен ему: он освободил нас
от некоторых вопросов, ответов и замечаний,
одни из которых могли показаться не совсем
тактичными, другие - скучными.Почему, например,
"Аквариум" называется "Аквариумом"? Понятия не
имею.
"На тротуаре у парапета... мы ждали момента,
когда увидим аквариумы (...) и сотни розовых и
черных рыб повиснут будто птицы, застывшие в
спресованном шаре воздуха. Нелепая радость
подхватывала нас, и ты, напевая что-то, тащила
меня через улицу в этот мир парящих рыб.
(...) сверкают кубы аквариумов, солнце сплавляет
воедино воду и воздух, а розовые и черные птицы
заводят нежный танец... Мы разглядывали их
(...) и с каждым разом все меньше понимали, что
такое рыба, по этому пути непонимания мы
подходили все ближе к ним, которые и сами себя
не понимают; дни были пропитаны влагой, мягкие,
словно жидкий шоколад или апельсиновый мусс, и
мы, купаясь в них, пьянели от метафор и
аналогий, которые призывали на помощь, желая
проникнуть в тайну. Одна рыба была точь-в-точь
Джотто, помнишь, а две другие резвились, как
собаки из яшмы, и еще одна - ни дать ни взять
тень от фиолетовой тучи... Мы открывали жизнь..."
Николай Прохоров. Борис, запомнились ли вам
из детства какие-то ощущения, лица, идеи,
события, от которых вы ведете счет своей
сознательной жизни, себя сегодняшнего?
Борис Гребенщиков. Единственное, что помню,
- я пел с детства. Еще не было ни бардовской
гитары, ни рока, пел песни с пластинок. Но ведь
все дети поют.
Н.П. А каков был стиль жизни в семье?
Б.Г. В то время, время "оттепели", во всех
семьях было одно и тоже: разговоры о
литературе, чтение стихов, философские споры.
1 2 3 4 5 6 7 8