ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
почему бы...
- Мне нельзя ни у кого бывать.
- Нет, нет, вы от меня не ускользнете. Я пойду с вами.
- Тогда вам придется пробежаться со мною еще немного - сотню-другую шагов. Да вы ведь собирались в театр?
- Мне хотелось послушать "Армиду", но теперь...
- Так вы и услышите "Армиду". Пойдемте!
Молча пошли мы по Фридрихштрассе; вдруг он круто свернул в переулок, я еле поспевал за ним - так быстро он бежал. Но вот он остановился перед ничем не приметным домом. Ему довольно долго пришлось стучать, пока нам наконец не открыли. Ощупью, в темноте, добрались мы сперва до лестницы, а затем до комнаты во втором этаже, и провожатый мой тщательно запер дверь. Я услышал, как отворяется еще одна дверь; вскоре он вошел с зажженной свечой, и меня немало поразило странное убранство комнаты. Старомодные вычурные стулья, стенные часы в позолоченном футляре и широкое неуклюжее зеркало накладывали на комнату мрачный отпечаток устарелой роскоши. Посередине стояло небольшое фортепьяно, на нем огромная фарфоровая чернильница, а рядом лежало несколько листов нотной бумаги. Однако, пристальней вглядевшись в эти принадлежности композиторства, я убедился, что ими не пользовались уже давно: бумага совсем пожелтела, а чернильница была густо затянута паутиной. Незнакомец подошел к шкафу в углу комнаты, сперва не замеченному мною, и, когда он отдернул занавеску, я увидел целый ряд книг в богатых переплетах; на корешках золотом было написано: "Орфей", "Армида", "Альцеста"9, "Ифигения" и так далее словом, передо мной предстало полное собрание гениальных творений Глюка.
- У вас собраны все сочинения Глюка? - вскричал я.
Он не ответил, только судорожная усмешка искривила губы, а лицо игрою мускулов на впалых щеках мгновенно обратилось в страшную маску. Вперив в меня сумрачный взгляд, он вынул один из фолиантов - это была "Армида" - и торжественно понес к фортепьяно. Я поспешил открыть инструмент и поставить сложенный пюпитр; незнакомец явно этого и желал. Он раскрыл фолиант. И - как описать мое изумление! - я увидел нотную бумагу, но на ней ни единой ноты.
- Сейчас я вам сыграю увертюру, - начал он. - Перевертывайте страницы, только, чур, вовремя!
Я пообещал, и он великолепно, мастерски, полнозвучными аккордами заиграл величавый Tempo di Marcia*, которым начинается увертюра; здесь он почти во всем следовал оригиналу, зато аллегро было только скреплено основными мыслями Глюка. Он вносил от себя столько новых гениальных вариантов, что мое изумление неуклонно росло. Особенно ярки, но без малейшей резкости были его модуляции10, а множеством мелодических мелизмов11 он так искусно восполнял простоту основных мыслей, что с каждым повтором они словно обновлялись и молодели. Лицо его пылало; лоб временами хмурился, и долго сдерживаемый гнев рвался наружу, а временами на глазах выступали слезы глубокой грусти. Когда обе руки были заняты замысловатыми мелизмами, он напевал тему приятным тенором; кроме того, он очень умело подражал голосом глухому звуку литавры. Следя за его взглядом, я прилежно перевертывал страницы. Увертюра окончилась, и он без сил, закрыв глаза, откинулся на спинку кресла, но почти сразу же выпрямился опять и, лихорадочно перелистав несколько пустых страниц, сказал глухим голосом:
______________
* Марш (итал.).
- Все это, сударь мой, я написал, когда вырвался из царства грез. Но я открыл священное непосвященным, и в мое пылающее сердце впилась ледяная рука! Оно не разбилось, я же был обречен скитаться среди непосвященных, как дух, отторгнутый от тела, лишенный образа, дабы никто не узнавал меня, пока подсолнечник не вознесет меня вновь к предвечному! Ну, а теперь споем сцену Армиды.
И он с таким выражением спел заключительную сцену "Армиды", что я был потрясен до глубины души. Здесь он тоже заметно отклонялся от существующего подлинника; но теми изменениями, которые он вносил в глюковскую музыку, он как бы возводил ее на высшую ступень. Властно заключал он в звуки все, в чем с предельной силой выражается ненависть, любовь, отчаяние, неистовство. Голос у него был юношеский, поднимавшийся от глухого и низкого до проникновенной звучности. Когда он окончил, я бросился к нему на шею и воскликнул сдавленным голосом:
- Что это? Кто же вы?
Он поднялся и окинул меня задумчивым, проникновенным взглядом; но когда я собрался повторить вопрос, он исчез за дверью, захватив с собой свечу и оставив меня в темноте. Прошло без малого четверть часа; я уже отчаялся когда-нибудь увидеть его и пытался, ориентируясь по фортепьяно, добраться до двери, как вдруг он появился в парадном расшитом кафтане, богатом камзоле и при шпаге, держа в руке зажженную свечу.
Я остолбенел; торжественно приблизился он ко мне, ласково взял меня за руку и с загадочной улыбкой произнес:
- Я - кавалер Глюк!
ПРИМЕЧАНИЯ
Рассказ "Кавалер Глюк" - первое художественное произведение Гофмана, он был впервые напечатан в 1809 г. в лейпцигской "Всеобщей музыкальной газете", а затем перепечатан в первом томе "Фантазий в манере Калло". В рассказе причудливо переплелись воспоминания автора о его жизни в Берлине в 1807-1808 гг., его страстное увлечение музыкой, его преклонение перед великими музыкантами прошлого - К.В.Глюком и В.А.Моцартом. Молодой, романтически настроенный А.Герцен писал в статье "Гофман", что гофмановский Глюк - это "тип художника, кто бы он ни был - Буонарроти или Бетховен, Дант или Шиллер".
1 "Замкнутое торговое государство" (1800) - название трактата немецкого философа И.Г.Фихте (1762-1814), вызвавшего большие споры.
2 "Фаншон" - опера немецкого композитора Ф.Гиммеля (1765-1814).
3 Ифигения - в греческой мифологии дочь предводителя греков царя Агамемнона, который в Авлиде принес ее в жертву богине охоты Артемиде, а богиня перенесла ее в Тавриду и сделала своей жрицей.
1 2 3 4 5
- Мне нельзя ни у кого бывать.
- Нет, нет, вы от меня не ускользнете. Я пойду с вами.
- Тогда вам придется пробежаться со мною еще немного - сотню-другую шагов. Да вы ведь собирались в театр?
- Мне хотелось послушать "Армиду", но теперь...
- Так вы и услышите "Армиду". Пойдемте!
Молча пошли мы по Фридрихштрассе; вдруг он круто свернул в переулок, я еле поспевал за ним - так быстро он бежал. Но вот он остановился перед ничем не приметным домом. Ему довольно долго пришлось стучать, пока нам наконец не открыли. Ощупью, в темноте, добрались мы сперва до лестницы, а затем до комнаты во втором этаже, и провожатый мой тщательно запер дверь. Я услышал, как отворяется еще одна дверь; вскоре он вошел с зажженной свечой, и меня немало поразило странное убранство комнаты. Старомодные вычурные стулья, стенные часы в позолоченном футляре и широкое неуклюжее зеркало накладывали на комнату мрачный отпечаток устарелой роскоши. Посередине стояло небольшое фортепьяно, на нем огромная фарфоровая чернильница, а рядом лежало несколько листов нотной бумаги. Однако, пристальней вглядевшись в эти принадлежности композиторства, я убедился, что ими не пользовались уже давно: бумага совсем пожелтела, а чернильница была густо затянута паутиной. Незнакомец подошел к шкафу в углу комнаты, сперва не замеченному мною, и, когда он отдернул занавеску, я увидел целый ряд книг в богатых переплетах; на корешках золотом было написано: "Орфей", "Армида", "Альцеста"9, "Ифигения" и так далее словом, передо мной предстало полное собрание гениальных творений Глюка.
- У вас собраны все сочинения Глюка? - вскричал я.
Он не ответил, только судорожная усмешка искривила губы, а лицо игрою мускулов на впалых щеках мгновенно обратилось в страшную маску. Вперив в меня сумрачный взгляд, он вынул один из фолиантов - это была "Армида" - и торжественно понес к фортепьяно. Я поспешил открыть инструмент и поставить сложенный пюпитр; незнакомец явно этого и желал. Он раскрыл фолиант. И - как описать мое изумление! - я увидел нотную бумагу, но на ней ни единой ноты.
- Сейчас я вам сыграю увертюру, - начал он. - Перевертывайте страницы, только, чур, вовремя!
Я пообещал, и он великолепно, мастерски, полнозвучными аккордами заиграл величавый Tempo di Marcia*, которым начинается увертюра; здесь он почти во всем следовал оригиналу, зато аллегро было только скреплено основными мыслями Глюка. Он вносил от себя столько новых гениальных вариантов, что мое изумление неуклонно росло. Особенно ярки, но без малейшей резкости были его модуляции10, а множеством мелодических мелизмов11 он так искусно восполнял простоту основных мыслей, что с каждым повтором они словно обновлялись и молодели. Лицо его пылало; лоб временами хмурился, и долго сдерживаемый гнев рвался наружу, а временами на глазах выступали слезы глубокой грусти. Когда обе руки были заняты замысловатыми мелизмами, он напевал тему приятным тенором; кроме того, он очень умело подражал голосом глухому звуку литавры. Следя за его взглядом, я прилежно перевертывал страницы. Увертюра окончилась, и он без сил, закрыв глаза, откинулся на спинку кресла, но почти сразу же выпрямился опять и, лихорадочно перелистав несколько пустых страниц, сказал глухим голосом:
______________
* Марш (итал.).
- Все это, сударь мой, я написал, когда вырвался из царства грез. Но я открыл священное непосвященным, и в мое пылающее сердце впилась ледяная рука! Оно не разбилось, я же был обречен скитаться среди непосвященных, как дух, отторгнутый от тела, лишенный образа, дабы никто не узнавал меня, пока подсолнечник не вознесет меня вновь к предвечному! Ну, а теперь споем сцену Армиды.
И он с таким выражением спел заключительную сцену "Армиды", что я был потрясен до глубины души. Здесь он тоже заметно отклонялся от существующего подлинника; но теми изменениями, которые он вносил в глюковскую музыку, он как бы возводил ее на высшую ступень. Властно заключал он в звуки все, в чем с предельной силой выражается ненависть, любовь, отчаяние, неистовство. Голос у него был юношеский, поднимавшийся от глухого и низкого до проникновенной звучности. Когда он окончил, я бросился к нему на шею и воскликнул сдавленным голосом:
- Что это? Кто же вы?
Он поднялся и окинул меня задумчивым, проникновенным взглядом; но когда я собрался повторить вопрос, он исчез за дверью, захватив с собой свечу и оставив меня в темноте. Прошло без малого четверть часа; я уже отчаялся когда-нибудь увидеть его и пытался, ориентируясь по фортепьяно, добраться до двери, как вдруг он появился в парадном расшитом кафтане, богатом камзоле и при шпаге, держа в руке зажженную свечу.
Я остолбенел; торжественно приблизился он ко мне, ласково взял меня за руку и с загадочной улыбкой произнес:
- Я - кавалер Глюк!
ПРИМЕЧАНИЯ
Рассказ "Кавалер Глюк" - первое художественное произведение Гофмана, он был впервые напечатан в 1809 г. в лейпцигской "Всеобщей музыкальной газете", а затем перепечатан в первом томе "Фантазий в манере Калло". В рассказе причудливо переплелись воспоминания автора о его жизни в Берлине в 1807-1808 гг., его страстное увлечение музыкой, его преклонение перед великими музыкантами прошлого - К.В.Глюком и В.А.Моцартом. Молодой, романтически настроенный А.Герцен писал в статье "Гофман", что гофмановский Глюк - это "тип художника, кто бы он ни был - Буонарроти или Бетховен, Дант или Шиллер".
1 "Замкнутое торговое государство" (1800) - название трактата немецкого философа И.Г.Фихте (1762-1814), вызвавшего большие споры.
2 "Фаншон" - опера немецкого композитора Ф.Гиммеля (1765-1814).
3 Ифигения - в греческой мифологии дочь предводителя греков царя Агамемнона, который в Авлиде принес ее в жертву богине охоты Артемиде, а богиня перенесла ее в Тавриду и сделала своей жрицей.
1 2 3 4 5