Я так углубился в свои мысли, что не заметил, как переехал мост через Царицу и свернул с главной улицы. Оказалось, что мы уже у нашего командного пункта.

Несостоятельность командования армии

Паулюс и Шмидт согласились перевести штаб армии в подвал универмага. Шмидт сказал, что переезд будет произведен в зависимости от изменения обстановки.
Когда я остался наедине с генерал-полковником, он рассказал мне, что у него снова был Зейдлиц. Он в присутствии Шмидта подробно рассказал, что в войсках повсюду царит разложение. Зейдлиц потребовал приказа о капитуляции, так как возникает опасность, что иначе командиры будут действовать на свой страх и риск.
– Конечно, он прав, господин генерал-полковник, – заметил я. – Все произошло так, как Зейдлиц предсказывал в своей памятной записке от 25 ноября прошлого года. Пора покончить с этим бессмысленным сопротивлением. Продолжать его просто недопустимо.
Но Паулюс смалодушничал и на этот раз, хотя между приказом, запрещающим капитуляцию, и велением совести лежала глубокая пропасть. Последовать велению совести он не решился.
– Поймите, Адам, что я не могу действовать иначе, – сказал мне Паулюс.
Понять этого я теперь уже не мог, однако всякие разговоры по этому поводу были бы излишни.
Неспособность командования армии к самостоятельным действиям вызвала в войсках разочарование, и некоторые соединения пытались действовать сами. Так, в одном из приказов IV армейского корпуса говорилось примерно следующее: учитывая большое число раненых, не следует переносить боевые действия в глубь города. Необходимо удерживать нынешний передний край обороны. Там, где дальнейшее сопротивление не имеет смысла, оно может быть прекращено, и об этом можно дать знать противнику.
Практически этот приказ открывал путь к частичной капитуляции, то есть противоречил точке зрения армейского командования. Все же оно ничего не предприняло против приказа.
Чистым издевательством над гибнущей армией была радиограмма Управления кадров сухопутных сил, в которой говорилось, что с ее получением награждение Железным крестом II степени разрешается производить командирам рот, а I степени – командирам батальонов. Какая рота, какой батальон имели еще командиров? И кому у врат царства смерти нужны были эти кресты?
В штабе армии стало известно, что перед фронтом 297-й, 371-й и 71-й пехотных дивизий в южной части города появились советские парламентеры, предложившие капитулировать в целях предотвращения дальнейшего кровопролития. Всем сдающимся частям они гарантировали питание, а раненым – медицинскую помощь.
Командиры, не обращая внимания на приказ Шмидта, вели переговоры с парламентерами, однако отправили их обратно, ничего не решив. Паулюс и Шмидт приняли это сообщение к сведению, не сказав ни слова.
297-я и 371-я пехотные дивизии подчинялись IV армейскому корпусу. Мне было любопытно, использовали ли они открывшуюся им приказом по корпусу возможность сложить оружие. Пока об этом не удавалось узнать никаких подробностей.
Группа Эльхлеппа закончила свои приготовления. Начальник оперативного отдела просил Паулюса и Шмидта освободить его и его товарищей от служебных обязанностей. Согласие было дано. Вскоре, тепло попрощавшись, группа отправилась в путь. Они хотели попытаться спрятаться от наступающих красноармейцев в районе 297-й пехотной дивизии.
На место Эльхлеппа к штабу армии был прикомандирован начальник оперативного отдела 71-й пехотной дивизии подполковник генерального штаба фон Белов. В общем и целом нас осталось всего 20 офицеров и солдат вместо прежних 60. Эта горстка продолжала таять. В припадке отчаяния денщик полковника Эльхлеппа, пожилой человек и отец семейства, покончил с собой. Он не мог перенести, что полковник бросил его на произвол судьбы. Расстроенный, он молча сидел среди своих товарищей. Никто не обратил внимания на то, что он покинул подвальное помещение. Затем наверху раздался взрыв ручной гранаты. Мы нашли его мертвым в луже крови.
Из частей, с которыми у нас еще была связь, приходили такие же донесения. Количество самоубийств росло. Кое-где угрожала вспыхнуть настоящая эпидемия самоубийств. Налагали на себя руки главным образом молодые офицеры и солдаты.

Генерал-майор фон Дреббер пишет из плена

Поздним вечером 25 января мы получили донесение, что 297-я пехотная дивизия капитулировала вместе со своим командиром генерал-майором фон Дреббером. Распад всей армии начался.
26 января утром я сидел с Паулюсом у маленького стола перед подвальным окном, когда вошел посыльный и передал командующему письмо. «Отправитель генерал-майор фон Дреббер», – с удивлением прочитал командующий. Письмо было вскрыто не сразу. На улице, прямо против нашего окна, взорвалась авиабомба. Стекла разлетелись, осколки стекла и металла пронеслись над нашими головами, в помещение ворвались пороховые газы. От воздушной волны вылетела дверь.
Прежде всего я подумал о Паулюсе. Когда дым рассеялся, я увидел на его голове кровь. Однако ничего страшного не случилось.
У меня тоже кожа на голове была содрана в нескольких местах. Вызванный санитар наложил легкие повязки. Нам повезло еще раз.
Наконец Паулюс вскрыл письмо. Он с интересом углубился в его содержание.
– Это почти невероятно, – сказал Паулюс. – Дреббер пишет, что он и его солдаты были хорошо приняты офицерами и солдатами Красной Армии. С ними обращаются корректно. Все мы будто бы жертвы лживой геббельсовской пропаганды. Дреббер призывает прекратить бесполезное сопротивление и капитулировать всей армией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164