Через какое-то время вошли отец, брат и мама – также готовые к похоронам – и на их мрачных лицах появилось облегчение. А потом все рассмеялись. «Смертельная» смесь моего отца, великого доктора, которая должна была усыпить Моппет, только сделала ее сон лучшим сном в ее жизни!
Я была рада этой отсрочке смерти. Она не изменит неминуемое: к Моппет пришла старость. Но она не умрет сегодня. К тому же она непокорно избежала смерти. У нее есть еще один день, чтобы жить, и еще один, и еще много дней. Тем утром я ощущала такую радость, какую редко испытывала потом.
Я окончила последний класс средней школы, и у нас с Моппет было еще одно лето, которое мы провели вместе. Осенью я поехала учиться в колледж в Пенсильванию, но очень беспокоилась о Моппет и в письмах всегда спрашивала о ней.
Однажды я возвращалась из колледжа домой на выходные. Родители меня встречали. Я хорошо помню тот отрезок шоссе недалеко от Парка-Слоуп, где они, тщательно избегавшие моих вопросов о Моппет, наконец сказали мне, что ее состояние вдруг начало стремительно ухудшаться и несколько дней назад они усыпили ее.
Мое сердце остановилось: она умерла? Моппет умерла? Я знала, что это должно было случиться, но не могла в это поверить. Было слишком тяжело. Не помню, как поднялась по ступенькам и вошла в дом. Время остановилось там, в машине на шоссе, когда я узнала, что у нас с Моппет теперь не будет того, чего я так страстно желала: еще немного времени вместе. Моппет больше не было.
Я вернулась в колледж продолжать обучение, но мои мысли все время возвращались к Моппет, к тем четырнадцати годам, которые мы прожили вместе. Я думала о том, как много она дала мне, гораздо больше, чем я ей. Я вспоминала, как сильно она меня любила именно тогда, когда я в этом больше всего нуждалась, как мы веселились вместе, какой милой она была. И если утки в Просрект-Парке не вспоминали о ней, то я вспоминала. И очень скучала.
Когда умирает собака, вместе с которой прошло детство, то детство заканчивается. Это не означает, что я больше не поступала по-детски, в хорошем и плохом смысле этого слова. Но исчезла та наивность, которая неразрывно связана со словом «навсегда».
Очень долгое время я могла думать о Моппет только с душевной болью. И когда, наконец, боль утихла, она снова вернулась ко мне. Теперь Моппет всегда со мной, в моем сердце, а теперь и на этих страницах, где она вновь ожила.

2. Преданная Делла

Когда мне было лет 25–26, кто-то из моих друзей спросил «Есть ли у тебя кто-нибудь, ради кого стоит жить?» и я без малейшего колебания ответила «Да, Делла – мой датский дог». И если бы мне задали этот же вопрос сейчас, почти двадцать лет спустя, ответ был бы таким же.
Прошло полгода, как умерла Моппет. Я перевелась из сельского колледжа на второй курс колледжа в Нью-Йорке. Теперь я жила дома и могла опять завести собаку. И очень сильно этого хотела. С тех пор как Моппет открыла мне глаза на удивительный и прекрасный мир собак, жизнь без собаки казалась монотонной, бесцветной и неинтересной. Но кокер-спаниеля я больше не хотела. Зная по собственному опыту, что такое синдром «второй сестры», я опасалась, что если заведу еще одного кокер-спаниеля, с ним может произойти нечто подобное. А новое маленькое беззащитное существо заслуживает открытого сердца и внимания без какого-либо бесполезного сравнения с его предшественницей. Я начала присматриваться и интересоваться другими породами. Сегодня мне не нужно ходить по улицам Парка-Слоуп, чтобы посмотреть на собак и их хозяев. Сегодня мне достаточно сделать двадцать шагов, чтобы оказаться «на выставке» собак в Просрект-Парке, которая происходит здесь по утрам в субботу и воскресенье.
Сотни владельцев собак приходят сюда еще до девяти часов утра, чтобы их питомцы могли побегать без поводка. Есть среди этих собак и дворняжки, но у большинства – хорошая родословная. Некоторые владельцы просто стоят со стаканчиком кофе в руках, пока их собаки гуляют. Но таких немного. Большинство прогуливается, разбившись на компании от одного конца поляны до другого, и беседуют, а их собаки, в свою очередь, получают удовольствие от возможности пообщаться и размять лапы. В основном владельцы говорят о своих собаках и породах. О том, где они взяли этого золотистого ретривера или вест-хайленд-уайт-терьера, французского бульдога или норвежскую гончую, уиппета или выжлу, а также о том, где можно купить неаполитанского или тибетского мастиффа, собак других редких пород, которые тоже «представлены» на этом большом «собачьем смотре».
Но в конце шестидесятых дело обстояло иначе. Собачий бум девяностых, который привел к стремительному увеличению количества собак в стране до небывалых пятидесяти восьми миллионов (из-за чего эти годы станут называть «десятилетием собаки», особенно породистой собаки), наступит лишь через двадцать лет. А тогда в Просрект-Парке невозможно было увидеть, например, одновременно несколько датских догов, хозяева которых готовы были бы остановиться и поговорить. Тогда преобладали дворняжки. В конце шестидесятых годов все как-то вдруг изменилось. Появились хиппи, их еще называли «дети цветов», стали популярными призывы «Занимайтесь любовью, а не войной» (что оказалось возможным благодаря противозачаточным таблеткам), «Остановите войну!» (войну во Вьетнаме). Все это противоречило устоявшимся канонам, политике правительства, духу Америки и тому, что мы сейчас называем семейными ценностями. Молодые люди лет двадцати, такие же, как я, с традиционными именами Мери, Джейн, Джон или Ричард, оканчивали колледжи, расставались со спокойной провинциальной жизнью, с таким трудом созданной для них родителями, и переезжали на улицу Гейт-Эшбури в Сан-Франциско или в Гринвич Виллидж в Нью-Йорке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82