Екатерина Мурашова
Жучок и Волчок



Екатерина Мурашова
Жучок и Волчок

Жучок и Волчок – две небольшие дворняжки, живущие между двумя «хрущёвками» в районе Краснопутиловской улицы. Уже второй год я вижу их почти каждый день, когда иду на работу.
Жучок – добродушный и весь какой-то сдобнофруктовый. Шерсть у него нежно-кремового цвета, глаза зимой похожи на сливы, а летом – на шоколадные конфеты, хвост напоминает свежий бублик с маком (в красивой сливочной шерсти Жучка всегда много всякого сора), а уши – мягкие треугольные печенюшки. Характер у Жучка тоже вполне кондитерский. Он часто улыбается, любит детей и старушек, позволяет им себя гладить, ласкать и трепать за уши. Ясно, что когда-то Жучок был домашней собакой. Как он оказался на улице – неизвестно. Голос у Жучка застенчивый и высокий. Когда он лает, то отчетливо выговаривает: «Тяф, тяф, тяф!» На вид Жучку около трёх-четырёх лет.
Волчок – во многом противоположность Жучку. Он нелюдим, всегда насторожен, небольшие темно-жёлтые глаза смотрят с опаской и одновременно с угрозой. Внешность Волчка описать просто: он волк. Только маленький, сантиметров сорока в холке. Сейчас Волчку около двух лет, и я знаю его с самого детства. Родился Волчок в «болоте», в кустах около автостоянки.
«Болото» – странное место, учитывая, что расположено оно в самом центре жилого квартала. Московский район – сравнительно молодая часть Петербурга, и его земля словно ещё не окончательно смирилась со своей городской судьбой. В ста метрах от нашего дома после каждых затяжных дождей пытается возродиться засыпанный пруд (рогоз и тростник на этом месте растут всё лето). На поле, где выгуливают собак, весной останавливаются на ночлег пролётные утки. Осенью во дворах «хрущёвок» дети собирают розовые тонконогие сыроежки… «Болото» – явление из этой же серии. Сквозь него проложена дорожка из бетонных блоков, по которой и ходят все, кому надо, – мамаши с детишками в поликлинику, дети постарше в школу, взрослые – на работу, старушки – в магазин и опять же в поликлинику. По обеим сторонам бетонной дорожки – лужи, не пересыхающие даже летом. В лужах – огромное обилие комариных и прочих личинок. Здесь водятся хвостатые тритоны, похожие на маленьких драконов. Прямо из воды растут кусты вербы, краснотала и жидкий ольховник. Весной и летом в них гнездятся пеночки, зарянки, синицы и другая пернатая мелочь. Понятно, что «болото» – любимое место для прогулок окрестных пацанов от восьми до тринадцати лет. Здесь же происходят и всякие криминальные вещи. Вечером, как стемнеет, все приличные люди предпочитают идти в обход, по Ленинскому проспекту. Через «болото» ходят лишь самые отчаянные. Роль собаки Баскервилей в «болоте» успешно выполняет Волчок. У него низкий, хриплый, словно простуженный, голос. Лаять по-собачьи он почти не умеет, и когда пытается, получается нечто среднее между лаем и воем: «Ха-у-у! Ха-у-у!» Если вечером Волчок отправляется в «болото» поохотиться на лягушек или птиц, он обязательно облаивает каждого незнакомца, проходящего по бетонке. Колоритность «болота» от этого, несомненно, усиливается.
С одной стороны к «болоту» примыкает автостоянка. Мать Волчка одно время жила при ней. Потом куда-то исчезла. Однажды поздней весной, когда уже вовсю пригревало солнышко, я через «болото» шла на работу в поликлинику и вдруг увидела за лужей, на полянке между ивами трёх играющих щенков. Картина чем-то удивила меня. Щенки были ещё совсем маленькие, толстенькие, головастые, совершенно одинаковые с виду. Они пытались укусить друг друга, ворчали, кувыркались, словом, вели себя как нормальные обычные щенки. Мать – дворняжка с автостоянки – лежала поодаль на солнышке и лениво, приоткрыв один глаз, наблюдала за детьми. Широко улыбнувшись, я двинулась дальше и вдруг остановилась как вкопанная, разом догадавшись, что именно меня задело. Щенки, играющие на полянке, совершенно, в деталях повторяли внешность и пластику играющих волчат! Их я много раз видела, когда занималась в кружке, а потом и работала в Зоопарке… Я вернулась и поглядела ещё раз. Щенки продолжали возиться, а мать насторожилась и даже приподнялась на передних лапах. Всё точно! Шерсть, пропорции, окраска, мордочки… Всё, как у лесных волков, кроме размеров. Щенки были раза в два с половиной меньше волчат.
– Удивительно! – вслух сказала я. Покачала головой и пошла на работу.
Потом я видела щенков много раз, наблюдала за их ростом. Сходство с волками не исчезало. Более того. Несколько раз я видела совершенно поразившую меня картину: щенки-подростки бежали по краю «болота», явно взяв чей-то след. Они бежали друг за другом, опустив морды к земле, нос в хвост, и каждый следующий ступал в следы предыдущего. Рискуя замочить ноги, я перебралась к забору и рассмотрела оставленные на мокром песке следы. Все было именно так, как я и предполагала. Ровная, словно по линейке проложенная стёжка следов, задние лапы ставятся в следы передних, и только индейский следопыт разберёт, сколько животных здесь прошло. Именно так ходят по лесу волчьи выводки. М-да!
К осени из трёх щенков остался один. Что стало с двумя другими – не знаю. Может быть, погибли, а может, кто-нибудь взял их к себе в дом или на дачу. Щенки были странноватые, но по-своему симпатичные. Куда-то подевалась и дворняжка-мать…
Волчок, оставшись один и окончательно одичав, некоторое время жил на «болоте». Жилось ему явно нелегко. Он голодал, все рёбра просвечивали, как на рентгене, глаза постоянно гноились, а на морде появился жуткий багровый шрам.
Трудно представить себе, как именно познакомились и особенно – как подружились суровый болотный дикарь Волчок и добродушный толстенький Жучок, который проводил свои дни на детских площадках и под скамейками у ног говорливых старушек.
1 2 3