- Будьте осторожнее, - предупредил Грушин тихо. - Контрразведка свирепствует. Многих схватили.
Вечером они вновь встретились, и Грушин провёл Сизова на квартиру.
- Здесь спокойно, можете раздеться, - сказал молодой столяр, скидывая свой ватник. - Погреемся и поговорим. Сегодня у меня будет кое-кто из наших.
Сизов вытащил из подкладки брюк пачку прокламаций и передал её Грушину. Он рассказал, как добирался до Архангельска и как его постигла неудача в попытке найти Афонина и Петровцева.
- На Николая донесли, - грустно заметил Грушин. - Ему вообще не следовало оставаться в городе. Знали его... Он помолчал с минуту и потом продолжал:
- У нас станок уже совсем подготовлен. Скоро сами печатать будем. А ваши прокламации кстати, я их завтра же использую. Солдат надо поднимать! Уже заметно - отправлять их собираются... Как там дела фронтовые?
- Сейчас трудновато, - ответил Сизов, - но из Петрограда ждём подкрепления. На вас тоже надеемся, хотя вам тут ещё труднее.
Ещё днём, при встрече у церкви, Грушин понравился Сизову. Было видно, что это человек решительный, умный и деятельный.
- Да, нам трудно, очень трудно, - задумчиво сказал Грушин. Он встал, и глаза его загорелись. - Но организация жива, и мы будем бороться, товарищ Сизов. Так и передайте в политотделе. Скажите, мы ждём Красную Армию и будем ей здесь помогать. Когда вы отправитесь обратно?
- Я буду здесь столько, сколько потребуется, чтобы познакомиться со всей обстановкой. Связь должна быть налажена самая крепкая.
В окно два раза постучали.
- Это наши, - спокойно сказал Грушин, но всё-таки спрятал прокламации куда-то в печку. - У вас с собой больше ничего такого нет?
- Всё в полном порядке, - ответил Сизов и усмехнулся: - меня зовут Егор Тихонович Леонтьев. Пашпорт есть.
Грушин тоже одобрительно улыбнулся и вышел. Вскоре он вернулся в сопровождении молодой женщины.
- Знакомься, Лида. Товарищ Сизов, с той стороны, из Красной Армии.
Девушка сбросила пальто и, подав руку Сизову, села на стул. Её миловидное лицо было разрумянено морозом.
- Какие новости, Лида? - спросил Грушин.
- Видела сегодня своего прапорщика, - хитро улыбнулась она. - Приглашал в субботу на бал.
- Лебяжьего?
- Пока у меня один прапорщик, - рассмеялась Лида и уже серьёзно спросила: - Идти, как ты считаешь?
Сизов заметил, как Грушин поморщился, но тут же услышал его ответ:
- Обязательно. Лебяжий часто бывает в штабе и всё время трётся среди большого начальства. Может быть, тебе и не очень приятно с ним любезничать, но...
- Мне просто противно с ним разговаривать!
- И всё-таки идти придётся. Но не будь слишком любопытной. Пусть он сам развяжет язык.
В этот вечер на квартире у Грушина Сизов познакомился ещё с двумя подпольщиками. Разговор шёл о пуске печатного станка, о связи с соломбальскими и маймаксанскими рабочими и с моряками военного порта.
На другой день, в то время, когда солдаты на плацу занимались строевой подготовкой и ружейными приёмами, по казарме ходил человек с ящиком и подправлял на окнах замазку. Когда он обошёл помещения трёх рот, в его ящике не осталось ни одной прокламации.
5
Во второй роте подали команду строиться на ужин. Рядовой Лопатин подошёл к своей койке, чтобы взять кружку и ложку. Мимоходом он заметил, что уголок подушки на койке чуть измят. Солдат встряхнул подушку и увидел под ней листок бумаги.
На листке было что-то напечатано. Лопатин начал медленно читать. И он испугался этих слов: "Солдаты войск белой армии... вас насильно мобилизовали... вас обманывают и заставляют воевать против ваших братьев, против таких же, как и вы, рабочих и крестьян... не слушайте офицеров... восставайте против палачей... переходите на сторону Красной Армии!"
- Эй ты, кислая шерсть, - услышал Лопатин голос дежурного унтера, - без ужина останешься!
Лопатин сунул листок в карман и побежал в строй.
За ужином он не мог сидеть спокойно, руки его тряслись, а перед глазами плыли печатные буквы: "Не слушайте офицеров... восставайте..." Почему подложили эту бумагу ему? Может быть, его хотели подвести? Или начальство его испытывает?
Он вернулся в казарму, терзаемый страшными мыслями. Вначале он хотел выбросить найденный листок, потом передумал.
Перед вечерней проверкой в казарму зашёл прапорщик Лебяжий, Лопатин, заметив, что взводный собирается уходить, незаметно раньше него выскользнул в дверь,
- Ваше благородие, - нерешительно обратился он, когда Лебяжий стал спускаться с лестницы, и протянул взводному прокламацию. - Вот это... у себя... под подушкой... нашёл...
Лебяжий осветил фонариком бумагу, и при чтении первых же строк его лицо исказилось злобой. Он схватил Лопатина за горло.
- Где взял?!
И прапорщик длинно и грязно выругался.
- Ваше благородие... я... я... под подушкой... я...
Взводный с силой оттолкнул солдата и бросился было в казарму, но тут же остановился. "А вдруг там бунт? Солдаты растерзают..." Эта мысль бросила его в озноб.
- У кого ещё видел такие бумаги? - шёпотом спросил он у Лопатина.
- Больше не видел я... ей богу, ваше благородие... не видел... - прошептал Лопатин.
Спустя пять минут Лебяжий уже был в штабе. Полкового командира он там не застал. Он обязан был сообщить о случившемся своему ротному, но решил доложить полковому сам. Он не хотел уступать "честь открытия" кому-то другому. Направляясь на квартиру к командиру полка, прапорщик чувствовал себя героем. Он уже прикидывал в уме, какие выгоды даст ему этот случай.
- Ну, что у вас там стряслось? - спросил командир полка, проведя Лебяжьего в кабинет. - Садитесь.
Лебяжий вытащил прокламацию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9