остальные, не принимавшие участия в борьбе с огнем, выстроились недалеко от оркестра.
Движение началось по всей эскадре. На линкорах «Воля» и «Свободная Россия» задымили трубы: разводили пары, готовясь сниматься с якорей. К ним спешили портовые буксиры, чтобы помочь исполинам поскорее уйти от опасного места. Всех подгоняла мысль о том, что если сдетони-рует боезапас на других линкорах, половина города превратится в руины. Несколько других вспомогательных судов, посылая струи воды из брандспойтов в основание дымового столба, осторожно приближались к «Демократии». Для спасения оказавшихся за бортом людей подплывали баркасы и катера с других кораблей.
Высокий прекратил снимать – в фотоаппарате закончилась пленка. Теперь он просто завороженно следил за происходившим на линкоре, сжимая «кодак» побелевшими от напряжения руками. Его товарищ в военной форме крестился после каждого нового взрыва (их произошло уже более десятка) и произносил скороговоркой: «Пресвятая Богородица, Святой Николай Угодник, спасите братцев-матросиков!» Шувалов застыл в оцепенении, словно во сне, когда хочется бежать, а ты не в силах сделать ни единого шага. Ему было хорошо видно, как огромный корабль, заметно просевший носовой частью в воду, постепенно кренился на правый борт.
Оркестр умолк – скорее всего, музыкантам стало трудно стоять на наклонной палубе. Еще несколько минут, и на корме снова началось мельтешение белых фигурок. В три цепочки они стали спускаться по шторм-трапам, заполняя подходившие к самому борту шлюпки. Часть матросов просто прыгали в воду и плыли к снующим поблизости катерам.
Но вот раздался еще один взрыв, почти сравнимый по силе с первым. Линкор вздрогнул, стал еще быстрее погружаться носом, одновременно задирая корму, так что на солнце блеснули бронзовые винты. Люди закричали, скатываясь вниз по вставшей дыбом палубе. Когда под водой скрылись первая и вторая башни, со страшным грохотом рухнула дымовая труба. На ее месте, заглушая вопли моряков, взвился шипящий столб пара. Заваливаясь по-прежнему на правый борт, огромный корабль рванулся в глубину, но вдруг остановился, словно наткнувшись на препятствие.
Несколько мгновений линкор продолжал оставаться в полузатопленном положении, потом кормовая часть быстро пошла под воду. Наконец чмокнул огромный воздушный пузырь, и на глади бухты осталась косо торчать верхняя часть кормовой мачты, облепленная мокрыми флагами расцвечивания. Рядом с ней расплывалось большое нефтяное пятно, в котором барахтались люди. К нему осторожно подходили катера и баркасы, разбежавшиеся в стороны в момент погружения «Демократии».
Шувалов щелкнул крышкой часов. Они показали, что катастрофа длилась чуть более двадцати минут. Мужчины, стоявшие рядом, мигом среагировали на его движение. Петр ощутил, как под лопатку опять уперлось дуло нагана. Перед глазами поручика мелькнула синяя коленкоровая обложка удостоверения. Показав документ, высокий процедил сквозь зубы:
– Мы из контрразведки штаба Черноморского флота. Пойдешь с нами. Для выяснения, что вы тут делали вместе с этим… любителем прыжков.
Взглянув в его помертвевшее, перекошенное от ненависти лицо, Петр понял, что ничего сейчас не сможет объяснить. На глазах у этого человека только что погиб лучший корабль флота, а с ним, возможно, кто-то из друзей. Почему-то он считает Шувалова причастным к случившейся трагедии, и переубедить его сейчас невозможно.
Остается только проследовать с ним до ближайшего начальника, который в спокойной обстановке сможет во всем разобраться. Решив не сопротивляться, поручик безропотно позволил себя обыскать. Ему связали руки и повели с горы вниз. Когда проходили мимо того места, откуда слетел турок, высокий приказал второму штатскому спуститься вниз и охранять тело до его возвращения. Тот повиновался, но бросил на прощание красноречивый взгляд. В нем читалось откровенное желание агента контрразведки отправить задержанного вслед за «соскочившим с повозки» шпионом.
Оставшись втроем, они быстро зашагали по дорожке, которая вывела их на пустынную улицу. Здесь контрразведчиков дожидался черный открытый автомобиль. Шофер удивленно поднял брови, словно ожидал вместо Петра увидеть под конвоем другого человека, но промолчал. Повинуясь безмолвному кивку высокого, он завел мотор и тронул машину с места. Недолго попетляв по узким улочкам, автомобиль выехал на Малахов проспект. Они промчались на большой скорости мимо знаменитого кургана и подкатили к глухим железным воротам военной тюрьмы.
В канцелярии, которую Петр окрестил про себя «приемным покоем», контрразведчики, явно торопясь, сдали его на руки пожилому добродушному подпоручику. Заполняя реестр, тюремный офицер искренне радовался каждому ответу Шувалова. Своими манерами он скорее напоминал владельца гостиницы, куда нежданно-негаданно заехал приличный постоялец. А когда Петр попросил поскорее доложить о нем начальнику контрразведки, подпоручик даже побожился, что немедленно исполнит просьбу «такого приятного молодого человека».
– Определю вас в двадцать девятую. Знаменитая, можно сказать, камера. Сам лейтенант Шмидт в ней сидел, пока шел суд. Когда в городе советы заправляли, начальник тюрьмы умудрился получить у них ассигнования на ремонт. Уверил «товарищей», что средства нужны для приведения в порядок мемориального места, где томился славный герой, отдавший жизнь за революцию. А под это дело ему удалось еще и свой домик поправить.
В сопровождении надзирателя Шувалов поднялся на второй этаж огромного корпуса и вошел в указанную ему камеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88