- И пускай страдает! Что за важность, если человек страдает? Достоевский страдал в каторге и написал "Мертвый дом"... И многие другие люди украсили жизнь страданием своим... И уголь чувствовал боль, когда из него создавался алмаз...
- Вы хотите приготовить еще одну жертву жизни?.. Хорошо. Но я желал бы понять, кого же насыщают этими жертвами.
- Ах, право же, я подарю вам револьвер! - раздраженно воскликнула Ляхова.
- Я сам куплю, не трудитесь. Но вы не ответили на мой вопрос - кто выигрывает оттого, что жизнь пожирает людей?
- Жизнь! - сказала Варвара Васильевна спокойно и серьезно.
А старая Ляхова, утвердительно кивая головой, добавила:
- Да, жизнь! Потому что она от этого становится все разнообразнее, быстрее, интереснее. Малинин тихонько засмеялся.
- Нет, право же, это Шебуев заразил вас - жизнь! жизнь!
- Шебуев? Что ж? Когда он говорит, что жизнь надо любить,- он прав!
- Да что такое эта жизнь? - воскликнул Павел Иванович.
Старушка вскочила с дивана и сказала с дрожью в голосе:
- Я - не знаю... Я прожила пятьдесят лет и так страдала! Какие страшные минуты, часы и дни и даже годы переживала я... Смерть дочери... потеря мужа... арест и смерть сына моего... сына! Но я прожила бы еще пятьдесят, еще сто лет и готова вдвойне страдать... А если я узнала бы, что моей старой кровью можно еще ярче окрасить идеал,- я умру хоть сейчас...
Она стояла среди комнаты, и по блеску ее глаз, по дрожи морщин на ее лице Малинин видел, что она действительно готова умереть хоть сейчас, если узнает, что это надо... Он смотрел на нее и молчал.
- Что вы скажете? - спросила его Варвара Васильевна, с любовью и гордостью в глазах указывая рукой на Татьяночку, тоненькую и стройную, как девушка.
- Ничего не могу сказать...- тихо произнес Малинин, пожимая плечами.Но порою мне, знаете, кажется, что между героем и рабом есть что-то родственное... Да и вообще пружины, двигающие человеком,- однообразны... по существу и отличаются одна от другой, должно быть, только упругостью и ритмом сокращений...
- Ох, это слишком мудро для меня! - сказала Татьяна Николаевна.- Не мне рассуждать и думать о героизме... а вот что между вами, Павел Иванович, и Сурковым, этим сущим декадентом, есть много общего - это я чувствую... Кстати, Варя, ты знаешь? Этот твой талантливый Владимир Ильич начал пить... да, да! Очень хорошо, не правда ли?
- Да, он пьет,- подтвердил Малинин.
Варвара Васильевна нахмурила брови и молча прошлась по комнате.
- Странное время, странные люди! - задумчиво проговорил Малинин, глядя в окно. В саду тихо вздрагивала листва сирени, а на вершины старых лип и одинокого клена уже лег золотисто-красноватый отблеск заката.
- Мне как-то не жалко Владимира Ильича! - заговорила Варвара Васильевна.- Пьет? Ну, что же? И Кирмалов пьет...
- Ах, этот другое дело! - воскликнула Татьяна Николаевна.- Он совсем особенный... к нему даже идет, когда он выпивши... Он такой... пылающий...
Малинин оглянулся на женщин и засмеялся,
- Что вы смеетесь, Павел Иванович? - спросила Любимова.- Вино губит Кирмалова... да! Но он живет жизнью, которой... можно завидовать! Вы знаете, как его любят все эти его товарищи - певчие, рабочие, босяки? Он им поет, читает, нагоняет на них тоску, как он говорит... Они зовут его Егорий Головня, слушают его, тоскуют с ним, и когда, под его влиянием, их души возбуждаются,- приходит Филипп Николаевич...
- И приносит с собой универсальную микстуру для лечения всех болезней духа - курс политической экономии,- сказал Малинин.
Варвара Васильевна серьезно взглянула на него и продолжала:
- И придает возбуждению этих людей целесообразность, методически развивает их самосознание...
- Не говорите больше, Варвара Васильевна! - воскликнул .- Мне делается больно, когда я слышу такие речи из ваших уст. Вы, такая красивая, такая...
- Павел Иванович! - укоризненно сказала Любимова.
- Хорошо, я молчу... Я знаю, что, говоря о Кирмалове, вы думаете: "Но есть люди, которые не пьют, никого и ничему не учат, а все только спрашивают - зачем?" Да, такие люди есть. И, может быть, они действительно чужие жизни люди... никому не нужные... слабые... но - в них нет жестокости верующих.
Лицо Малинина дрогнуло и побледнело. Он торопливо, молча простился и вышел из комнаты. Варвара Васильевна ничего не сказала ему. Но Ляхова тотчас же воскликнула;
- Ой, Варя! Ты уж очень строго... Разве можно так?
- Татьяночка! Вы же сами предлагали ему подарить револьвер. И это вы назвали его чужим...
- Да неужели? Да, да! Ах, старая дура... Какая грубость...
Старушка заволновалась и, виноватыми глазами глядя на Любимову, стала спрашивать ее:
- Как же быть, Варя! Извиниться пред ним... Ах, господи...
Варвара Васильевна, сложив руки на груди, задумчиво ходила по комнате и молчала, нахмурив брови.
- Варя?
- Я знаю Павла Ивановича вот уже четыре года... Всё это время я всеми силами старалась рассеять его унылое настроение... но не только не успела в этом, а вышло еще хуже... Он влюбился в меня... И эта теплая, бессильная любовь меня... обидела... Да, обидела. Для каждой женщины любовь без радости обидна... А он однажды сказал, что любовь к женщине - печальная обязанность мужчины... и в подтверждение этих слов начал мне толковать Шопенгауэра... Я не думаю, что есть женщина, которую не оскорбила бы любовь по рецепту философа... Не скрою... Павел Иванович нравился мне сначала... И если бы я *
-----------------* На этих словах машинопись обрывается.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38