Будучи типичным русским человеком, добродушным и грубым, способным в один час этому нищему дать в ухо, тому подать тысячу рублей милостыни, - как это делал Г.Ч., пребывая, несмотря на все обличения, самодуром, - он совершенно не умеет быть гражданином своей страны и очень плохой христианин.
Сидя на сундуке со своими тысячами, он никогда не помнит о других тысячах, - о тысячах людей, голодных, холодных и бесприютных, о которых он, - если бы верил словам Христа, - должен бы был позаботиться.
А кто из самарских богачей уделил что-либо от своих тысяч в пользу дома трудолюбия, учреждения, несомненно, глубоко христианского?
И кто из местных тысячников и миллионеров откликнулся на наш призыв помочь людям, ищущим мест прислуги, тем несчастным, что толпятся на Алексеевской площади у дома Бахаревой, - толпятся с утра до ночи на морозе?
Для них нужно только выстроить загородку, и стоит она много-много 100 рублей.
Какие дела, полезные городу, совершил данный состав думы и управы?
Что вообще хорошее и важное для города сделало наше богатое купечество, что оно делает и что предполагает сделать?
Я знаю за ним одно дело - это ненависть к местной прессе и преследование её разными путями.
А между тем - чем виновата перед купечеством пресса?
И зачем нужно на зеркало пенять, коли...
Кому много дано, с того много и спрашивают.
Один купец побил своего "мальчика" за то, что этот мальчик принёс сыну купца бутылку пива.
Разве это не дико?
За что бить мальчика, раз он стоит в такой же зависимости от сына хозяина, как и от "самого"?
Это однако в нравах почтенного класса, в данное время чуть ли не доминирующего над жизнью и, кажется, всё более расширяющего район своего влияния в ней.
Хорош же этот класс, намеренный играть в своей стране историческую роль и забывший умыться!
Две тысячи лет тому назад у язычников-римлян представление о гражданине и о его роли в государстве было таково, что православным миллионерам-христианам нынешних времён - со стыда сгореть следует пред язычниками-то!
Так уж пусть они, купцы, не обижаются, если в прессе их дикая жизнь отражается, как в зеркале.
Нужно быть почтенным для того, чтобы вызвать к себе почтение.
Нужно уважать других для того, чтоб иметь право на уважение к себе.
Нужно, наконец, быть грамотным, то есть умственно зрячим, для того, чтоб уметь судить о людях и о себе и о прессе справедливо и предъявлять к ней разные претензии.
Нужно на себя оглянуться, господа купцы, да, взвесив своё жизненное значение, проверить, насколько ваша жизнь в её действии соответствует вашему значению в стране.
А кто сердится, тот доказывает, что он виноват...
[22]
С новым годом, читатель!
Что новый год, то новых дум,
Желаний и надежд
Исполнен легковерный ум...
Это сказал Некрасов двадцать лет тому назад, но он едва ли сказал бы так в наше время, когда нет желаний и нет надежд, и новых дум тоже нет, а есть только серенькая, бледная жизнь людей, утомлённых жизнью и заплутавшихся в её противоречиях, - людей сухих и чёрствых, с отсохшими сердцами, с тёмным умом, без интереса к жизни как к общему явлению, всецело поглощённых собой, верующих только в себя (да и то слабо!), живущих исключительно для себя, считающих центром жизни себя, - нет ничего нового, и нет стремления к новости в людях, нищих духом!
С новым годом, читатель!
С новым годом, старые мехи, в которые не следует вливать новое вино, но всё-таки да возродятся надежды и запылают желания, хотя бы все мы и сгорели в огне их.
С новым годом!
Но не будет ничего нового, если мы не захотим его, а трудно ожидать, чтоб мы захотели, ибо, кажется, нам нечем хотеть, у нас чувств нет!
И нет в жизни священного огня, творившего ту жизнь, которая не была такой фатальной и механической, как наша, а была жива, оригинальна и горела разноцветными огнями желаний, среди которых особенно ярко блистало пламя желания "общего блага", желания добра для всех.
Для "всех"! Это было могуче ясно!
Но вот наступило новое время, желания погасли, жизнь стала тусклой и бледной впечатлениями, "все" - куда-то исчезли, и остались одни "мы", но и "мы" недолго существовали, - "нас" сменило "я", и вот ныне оно главенствует над жизнью, напыщенное, но пустое, самолюбивое и бессильное.
Чего оно хочет, каждое из этих "я"?
Кто его бог?
В чём цель его жизни?
Все это вопросы, и каждый из них кроет в себе целую трагедию.
Оторванное от общей почвы, каждое из этих "я" так бессильно, так жалко, так нищенски бедно надеждами, желаниями, думами.
Как же оно может создать новый год?
- Тик-так! - звучит маятник часов; потом часы бьют двенадцать ударов, и мы полагаем, что наступил новый год.
Но если без пяти минут двенадцать мы не успели вырвать из нашей души ни одной из тех соринок, которые затемняют её и заглушают в ней всё святое и чистое, - как может наступить для нас новый год?
Человек делает время, а потом уже время воспитывает его.
С новым годом, читатель!
Ах, как грустно, что мы не умеем больше верить и разучились надеяться и нечем нам любить, ибо сердце потеряли мы!
Как тени, мелькаем мы в жизни, как тени, мы исчезаем, не оставляя по себе никаких воспоминаний; как тени, мы бежим от солнца - и скоро нам не о чем будет говорить друг с другом, ничто не [за]интересует нас, и тогда мы будем немы, как тени.
А наступил новый год...
С новым годом, старые люди!
На новый год принято делать пожелания, хотя доброе пожелание одинаково уместно во все дни года.
Но, очевидно, и на это, как на всё доброе, люди тоже стали скупы и желают добра друг другу только один раз в году, именно при его встрече.
И, право, чудится что-то недоброе в этом официальном желании добра, что-то предостерегающее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19