После мучительной возни с мачтой я уже не мог стать прежним. Работа у помпы превратилась в пытку, я с тоской вспоминал о том времени, когда стоило мне качнуть ее раз пятьдесят – и в трюме становилось сухо. Теперь мне приходилось качать поочередно то одной, то другой рукой, посреди работы я останавливался и ложился на палубу, чтобы передохнуть.
12 октября, когда я спал в каюте, судно вдруг вздрогнуло от толчка. Если бы яхта задела риф, толчок был бы сильнее. Должно быть, решил я, судно налетело на уступ скалы. Я поспешил на палубу, напрягая последние силы, и огляделся.
Перед самым носом яхты воду рассекал большой острый плавник, не похожий на те, которые я видел раньше. Видимо, в стае, неотступно следовавшей за яхтой, появилась новая акула. Она подплыла к корме, потом без малейшего страха легко и свободно скользнула вдоль борта.
Доплыв до середины яхты, она всей своей массой обрушилась на борт. «Язычник» содрогнулся. Акула метнулась прочь, потом возвратилась снова. Увидев, что я двигаюсь по палубе, она подплыла совсем близко и уставилась на меня своими маленькими, как у свиньи, глазками, словно размышляя, что ей делать дальше.
Мы глядели друг на друга и, вероятно, думали об одном и том же: каждый соображал, как бы съесть другого. Свирепая морская хищница и худой измученный человек готовились к борьбе.
Меня охватило какое-то странное чувство. Вот он, счастливый случай! Ни одна из мелких акул не осмеливалась подплывать так близко. Беспечность хищницы давала мне преимущество – я мог нанести ей удар гарпуном. Только вот беда – гарпуна у меня не было. А маленькая острога акуле не страшнее зубочистки. Но я не сомневался, что найду выход из положения.
Нужно было отыскать что-нибудь подходящее и сделать тяжелый гарпун. Я знал, что если сумею задеть какое-нибудь жизненно важное место, акула не уйдет. Ее мяса и крови мне хватило бы до Новых Гебрид. Ведь в ней не меньше кварты крови – этого достаточно на целых пять дней. Я уже чувствовал, как в меня вливаются новые силы. Полтонны сушеного мяса! А когда еды вдоволь, можно обходиться четвертью пинты воды в день. Борьба предстояла жестокая, но я знал, что могу одолеть акулу.
В трюме я нашел старый стальной напильник, в носовом отсеке – ржавую, но еще годную к употреблению слесарную пилу. Под моей койкой лежал стальной брусок длиной около восьми дюймов и шириной в дюйм. Я задумал сделать из него смертоносное оружие. Но долго ли придется мне с этим возиться, и не уплывет ли тем временем акула? Я прикинул, что кончу работу завтра, разумеется, если у меня хватит сил. Ну, а уж акула, наверно, не отличается от своих сородичей и, значит, будет плыть за яхтой много дней.
Сталь была сравнительно мягкая, но я понимал, что изготовление наконечника потребует напряжения всех сил. Я шел на большой риск, и только счастливый результат мог бы полностью его оправдать.
Наметив примерную форму наконечника с большим зубцом, я принялся пилить стальной брусок, который с трудом поддавался обработке. Чтобы не видеть, как медленно продвигается дело, я глядел в потолок. Всякий раз, опуская глаза, я уверял себя, что сделано уже очень много, и думал о том, как скоро убью акулу и поем мяса в свое удовольствие. У меня потекли слюнки, и в горле стало не так сухо. Мне снова мучительно захотелось есть.
К концу дня наконечник стал приобретать нужную форму. Тогда я лег поспать, чтобы восстановить силы. Прежде чем возобновить работу, мне пришлось выпить целых полпинты воды. Но я чувствовал, что игра стоит свеч,– ведь я мог добыть столько мяса и крови!
Вечером я просверлил четыре отверстия в наконечнике, чтобы его можно было прикрепить к рукоятке. Я слишком устал, и не мог сразу же заняться изготовлением острия гарпуна. Эту работу я отложил на утро. Лег я рано с намерением выспаться и на рассвете с новыми силами приняться за дело.
Но не так-то легко было выспаться в эту ночь. Снова мне снилась еда, и я метался на койке, преследуемый кошмарами. Желудок терзали мучительные спазмы, мне необходимо было проглотить хоть что-нибудь, лишь бы заглушить голод. На яхте не осталось ни крошки съестного. Я хотел было разорвать книгу и набить желудок бумагой, но один раз я уже попробовал сделать это, и у меня мучительно болел живот. Тогда я вспомнил об остатках машинного масла.
Добравшись в темноте до кормового отсека трюма, я слил все масло из мотора и набрал полпинты густой жидкости, которая прослужила уже немало времени, тронул ее пальцем и приготовился проглотить.
Есть люди, которые сомневаются, что голод может довести человека до самых отчаянных поступков… Обычно в этом сомневаются те, которые сами никогда не голодали. Под словом «голодать» я разумею не лишение пищи на сутки или даже на неделю. Подлинный голод начинается лишь после двух недель без пищи или месяца полуголодного существования.
Опрокинув котелок, я быстро проглотил его содержимое. Мне обожгло горло, свело желудок, меня чуть не вырвало. Голова закружилась, я почувствовал слабость и сонливость. Помню, как я дотащился до каюты и лег. Желудок терзали спазмы, в ушах стоял неумолчный звон – он то затихал, то снова усиливался. Мне привиделось, что я в кокпите рассматриваю самодельную карту и снова пытаюсь определить свое местонахождение; вытащив гвоздь и забив его на новое место, я вдруг очутился в Сиднее, Над гаванью висел мост, а у причала дымил огромный паром. Тут я очнулся – вокруг все тот же мрак, тот же плеск воды в трюме, тот же свист ветра в снастях, то же болезненное чувство в желудке.
Перед рассветом, преодолевая слабость, я откачал воду из трюма и принялся за гарпун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90