– Мы видимся с ними только на складе, куда они сдают пушнину. Они вполне покладистые и мирные… Кхм… Да, с ними можно иметь дело… Когда крепость только появилась, тут частенько случались перестрелки, да, всякое бывало, однако теперь столкновения ушли в прошлое…
– А как же все эти холодящие душу истории о скальпах? – обязательно пытался возражать кто-нибудь.
– Это всё там, – хозяин дома махал рукой куда-то, – далеко от нас, господа. Охотники, отправляясь в горы, конечно, рискуют. Случаются у них и стычки с индейцами, но очень редко. Поверьте, для меня это всё – чуть ли не сказка. Меня больше интересует моя семья, мои дети. Я хочу, чтобы они выросли достойными людьми. И уж поверьте мне, я сделаю так, чтобы им не пришлось краснеть, когда в ответ на вопрос, где они росли и воспитывались, дети назовут с гордостью наш город…
Жена Люсьена придерживалась строгих пуританских взглядов, учила детей любить добродетель и ненавидеть пороки, утверждая, что жить можно счастливо, лишь следуя христианской морали. Всё, что выступало за пределы установленных рамок, полагалось презирать.
– Порок навлекает на нас презрение, а презрение порождает стыд и угрызения совести! – не уставала она повторять заученную когда-то фразу.
Мари Дюпон, наделённая природным обаянием, уже в раннем детстве почувствовала в себе неодолимую тягу к противоположному полу. В Европе, где женская красота давно превратилась в надёжнейшего гаранта обеспеченной жизни, девушка с внешностью Мари без труда проложила бы себе дорогу к королевскому двору. Но здесь, в далёкой провинции, в крохотном городке, единственным ярким развлечением которого были танцы в последнее воскресенье месяца, путь к роскоши и изысканным наслаждениям был закрыт. Впрочем, Мари и не подозревала о существовании какой-то иной жизни. Королевские дворы находились настолько далеко, что рассказы об усыпанных бриллиантами императорских фаворитках не доходили до Сен-Августина. Здесь шла своя жизнь, напряжённая, трудная, радости были маленькие, незамысловатые.
– Чтобы получить хорошего мужа, нужно быть настоящей хозяйкой, – наставляла мать. – Когда-нибудь у тебя будет прислуга, но сейчас ты должна уметь делать всё собственными руками. Нечего проводить время за глупыми книжками.
– Но папа требует, чтобы я читала! – отвечала Мари.
– Лучше займись вышиванием. И не забывай молиться, дочка! Если человек не находит времени для молитвы, его душа гибнет.
Несмотря на всю строгость воспитания, Мари не могла заглушить в себе властный голос женской природы, призывавший её вовсе не к регулярным вечерним молитвам. Чувственное семнадцатилетнее тело требовало мужского вторжения, но девушка всё ещё не осознавала этого. Чувственность накапливалась в ней, томила, будила неясные мечтания, но пока ещё оставалась глубоко внутри, не подталкивая ни к каким шагам.
– Мне так мучительно на душе, – призналась она однажды старшей сестре.
– Что такое? Что тебя тревожит?
– Не знаю, милая. – Мари взяла обеими ладонями руку сестры и прижала её к своей щеке. – Я всем существом чувствую, что во мне просыпается что-то, но я не знаю этому названия. Только Бог ведает, что со мной творится…
– Может, ты влюблена? – предположила сестра.
– Влюблена? Как можно? Матушка не одобрила бы такого поведения.
– Тебе, должно быть, кто-то всё-таки понравился на танцах. Я же видела, как ты разрумянилась, отплясывая с Джорджем Торнтоном на прошлых танцах.
– Да, он пригласил меня, – согласилась Мари. – Но он ведь англичанин. – Девушка грустно вздохнула. – Я принадлежу к католической вере и не посмею полюбить протестанта.
Сестра пожала плечами.
– Как знать. – Она наклонилась к самому уху Мари и шепнула: – В природе есть вещи превыше веры. Поверь мне, влюблённость переступает через любые законы и через веру.
– Как так? – не поняла Мари и, резко повернувшись, посмотрела в глаза сестре. – Что может быть выше веры?
Сестра облизнула губы, подумала и ответила:
– Страсть, которой Господь щедро одарил нас, но за которую святые отцы почему-то обещают нам вечный адский огонь.
– Страсть?
– Именно, – кивнула старшая сестра и вскинула брови, глаза её многозначительно заиграли. – Мне кажется, я догадываюсь, что с тобой происходит.
– Что?
– Похоже, в тебе пробуждается страсть…
Мари испугалась, услышав слова сестры.
С некоторых пор она обнаружила, что её телу нравилось прикосновение намыленных рук и что отдельные его части, судя по их чувствительности, сотворены из какой-то особой материи. Выяснив это, девушка стала принимать ванну ежедневно и подолгу, чем вызывала сильное раздражение матери, но не могла преодолеть жажду ласки. После, вспоминая об этих минутах, Мари испытывала жуткий стыд и клялась никогда больше не позволять себе рукоблудия. Однако, как только она запиралась в ванной и опускалась в большое корыто, её руки сами бежали вниз по телу, чтобы снова и снова гладить мягкую плоть между ног.
– Неужели это она? – спрашивала себя Мари. – Неужели это и есть та самая сила, которая зовётся словом «страсть»?
Джордж Торнтон, о котором упомянула старшая сестра, был сыном бакалейщика и в действительности очень нравился Мари, несмотря на её категорическое нежелание признавать этот факт. Она до сих пор не увязала до конца мужскую природу с теми приятными ощущениями, которые научилась доставлять себе, но смутно, с неким ужасом понимала, что Джордж пробуждал в ней «то самое», от чего она могла избавиться, только скрывшись в ванной комнате и прибегнув к помощи своих рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16