– Что ж, – Дюпон махнул рукой, – вы не младенцы, чтобы с вами нянчиться. Но вздёргивать человека вот так, без суда – грех…
Он повернулся спиной к охотникам и побрёл к своему дому. Навстречу ему вышла жена, поправляя белый чепчик.
– Что они делают? – встревоженно спросила женщина.
– Вешают Трёхпалого, – буркнул он.
– Вешают? Пресвятая Дева! – Женщина испуганно прижала руки к груди и оглянулась на дом. – Совсем озверели. Прости их, Господи, не ведают, что творят!
По лестнице бегом спустилась девушка лет шестнадцати-семнадцати. Это была младшая дочь Люсьена. Её светлые, серебристо-пепельные волосы были сплетены в косы и аккуратно уложены на затылке. Выразительные зелёные глаза впились в разбушевавшуюся толпу.
– Мари! – Дюпон нахмурился и погрозил дочери пальцем. Его большое лицо покрылось тугими мясистыми складками. – Какого чёрта ты тут делаешь? Немедленно уйди! Не следует тебе пялиться на это!
– Люсьен, – жена дёрнула его за рукав, – следи за своим языком.
Девушка шмыгнула обратно в дом и торопливо поднялась в свою комнатку на втором этаже. Там она прильнула к окну и увидела, как тело Трёхпалого Саймона, дрыгаясь, взвилось в воздух. Кто-то выстрелил в серое осеннее небо из ружья, и над шумной толпой расплылся сизый пороховой дым.
– Ой, – прошептала Мари, испуганно приложив обе руки ко рту.
Она отшатнулась от окна, попятилась и почувствовала, как в голове у неё помутилось. Она хотела сесть на стул, но не успела. В глазах почернело, и в одно мгновение на Мари навалилась глухая ночь…
Через некоторое время она очнулась на полу. Вспомнив, что случилось, она медленно поднялась. Голова её была мокрой от выступившего обильного пота.
Мари огляделась. Комната была прежней, за окном постепенно темнело, с улицы доносились возбуждённые голоса людей, все бурно обсуждали смерть Саймона. Девушка осторожно, чуть ли не крадучись, вернулась к окну. Повешенный хорошо был виден отсюда.
– Мари! – крикнула снизу мать.
Девушка не отозвалась. Она пристально вглядывалась в неподвижное тело Саймона, обмякшее, похожее на тряпичное чучело, голову которого кто-то сильно вывернул набок. Люди продолжали стоять вокруг, словно ничто не было кончено. Мари напрягла зрение. Ей очень хотелось рассмотреть лицо покойника, но дуб с повешенным находился довольно далеко от дома.
– Как это ужасно, – проговорила она.
Попятившись, она наткнулась на стол и вздрогнула. Оглянувшись, она зацепилась взглядом за небольшое зеркальце, вставленное в резную деревянную оправу, и взяла его дрожащей рукой.
– Неужели всё так? – спросила она тихонько у своего отражения. – Неужели всё так бесчувственно?
У неё за спиной что-то колыхнулось. Мари увидела это слабое, тенистое движение воздуха в зеркале и тотчас испуганно обернулась.
Но в комнате никого не было. Мари быстро шагнула к стене и прижалась к ней спиной, чувствуя твёрдость и шершавость брёвен. Зеркальце по-прежнему находилось в её руке. Она заглянула в него краем глаза и увидела лишь своё растерянное лицо.
С точки зрения жителей хорошо освоенных районов Канады и Соединённых Штатов, миниатюрный Сен-Августин находился в дремучей глуши, но здешние люди ничуть не считали себя выброшенными за борт цивилизации. Люсьен Дюпон даже выписывал книги из Парижа и Лондона, пытаясь развить в детях хороший вкус, не очень, впрочем, точно представляя, каков собой этот хороший вкус. Люсьен вырос в окружении людей, подавляющее большинство которых не умело даже читать, и это легко объясняло своеобразие его взглядов на жизнь.
Раз в месяц жители Сен-Августина устраивали бал – единственное и самое желанное развлечение в этом глухом уголке. В этот вечер все наряжались в лучшие свои костюмы. Даже трапперы, всегда ходившие в засаленных замшевых рубахах, мылись и брились перед танцами, хотя и надевали после этого всё ту же пропотевшую насквозь одежду. Бал проходил в просторном зале питейного заведения, куда жители сходились не только для праздного времяпрепровождения, но и для обсуждения насущных вопросов на общих собраниях. Именно в такое воскресенье, за пару часов до начала танцев, и был повешен Трёхпалый Саймон…
Когда из Монреаля к Дюпону от случая к случаю наезжали «важные господа», Люсьен остро чувствовал разницу между ними и собой. От гостей исходила та уверенная властность, которой недоставало самому Люсьену и о которой он жадно мечтал. Он видел в них настоящих аристократов, хотя они и не являлись таковыми; себя же ощущал рядом с ними простолюдином. Он болезненно воспринимал всякое упоминание о том, что Сен-Августин не чета Монреалю.
– Да, – удручённо кивал он, – мы всегда были дикарями. Здесь глухой край, он накладывает соответствующий отпечаток. Тем не менее мы заметно улучшаем его облик, хотя здешняя земля яростно сопротивляется. Разумеется, мы влияем друг на друга: человек – на леса и горы, они – на человека. Но неужели вы, господа, хотите сказать, что мы совсем не похожи на цивилизованных людей? Не соглашусь. Взгляните на моих дочерей! Какая грация, какой ум! Единственное, чего им здесь не хватает, так это роскошных туалетов. Впрочем, в нашем городе слишком тесно для пышных платьев… Что ж, давайте теперь выпьем за развитие Компании, и пусть оно принесёт процветание в этот божественный край!
– Может, край и божественный, но слишком уж мрачный. Не знаю, как вы умудряетесь тут жить.
Одна мысль об индейцах, рыщущих поблизости, безмерно меня угнетает. Нет, я бы не смог привыкнуть к соседству с краснокожими…
– Краснокожие, краснокожие… – ворчал в ответ Дюпон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16