Конечно, мать осталась равнодушна к прелестям ярмарки, зато я положил непременно отпроситься в этот день верхом.
- Хорошо, - сказала мать, - поезжай, но ни в каком случае не езди на ярмарку; только под этим условием я разрешаю тебе.
Помню, что мы с Тимофеем берегом Зуши незаметно добрались до самого Подбелевца, первоначально без намерения заезжать на ярмарку; но тут не столько желание увидать ярмарку, сколько соблазн проскользнуть верхом мимо многочисленной и пестрой толпы, заставил меня забыть запрещение матери. Да и кто же меня увидит? Если есть знакомые помещики, то они в церкви, а прошмыгнув по краю ярмарки, мы тотчас пронесемся через бугор и проселок и скатимся в Дюков лесной верх, где до самого дома будем скрыты от нескромных взоров. Сказано - сделано. Но каков был мой испуг, когда, проносясь через проселок, я как раз пересек дорогу во всю прыть подъезжавшей коляске тройкой по направлению к Новоселкам. Сворачивать в сторону значило бы возбуждать подозрение в незаконности моего появления. Оставалось скрепя сердце пропустить перед собою коляску, из-под верха которой любезно кланялись мне А. Н. Зыбина и В. А. Борисова. Я почтительно снял картуз и раскланялся.
Через четверть часа Тимофей повел лошадей на конный двор, а я отправился в дом, у крыльца которого не без душевного трепета заметил зыбинскую коляску. Не успел я поцеловать ручки дам, как Зыбина воскликнула, обращаясь к матери: "Какой он у вас молодец! Мы полюбовались, как он во весь дух несется с ярмарки".
- Не откушаете ли вы с нами? - сказала мать гостям.
- Нет, нас ожидают дома, - отвечала Зыбина, вставая и направляясь к коляске.
Проводивши гостей, мать вернулась в гостиную и сказав: "Так ты, мерзкий мальчишка, не исполнил моего приказания и решился обмануть мать!" - ударила меня по щеке.
Добрая мать никогда ни на кого не подымала руки, но на этот раз явный обман со стороны мальчика вывел ее из себя.
Однажды, когда, играя с дядею у него на Ядрине на биллиарде, я проболтался, что, раздобывшись небольшим количеством пороху, я из разысканного в гардеробном чулане пистолета пробовал стрелять воробьев, дядя приказал принести маленькое двуствольное ружье и подарил мне его, к величайшему моему восторгу; но так как ружье было кремневое, то я помню, как несколько дней спустя, я целый вечер до совершенной темноты стрелял на реке в нырка, который при первом щелканьи замка был уже под водою, тщетно осыпаемый запоздалою дробью. - Ежегодно у нас праздновался 5 сентября день именин матери, и один из этих дней навсегда остался мне памятным по двум причинам. В доме у нас с месяц уже проживала старушка акушерка с воспитанником Пашей, служанкой Нюшкой и гувернером французом Деверетом.
Когда утром я из столовой шел во флигель вслед за отцом, и последний по обычаю, напившись чаю в красном узорчатом шлафроке, подошел уже к крыльцу флигеля, его догнала буфетчица Прасковья и сказала: "Афанасий Неофитович, смеем поздравить вас, Елизавете Петровне бог послал младенца".
- Что там? - спросил, сдвигая брови, отец.
- Дочка, - отвечала Прасковья.
- Любовь и Анна есть, - сказал он, обращаясь ко мне и к Андрею Карповичу, - пускай же эта будет Надежда. Право, стоило бы Анну переименовать в Веру.
Часа через два в новой коляске на четверке бурых с форейтором подъехал дядя Петр Неофитович поздравить именинницу.
- Кстати, я привез заячьи почки, - сказал дядя, - прикажи их достать из коляски, а другие лежат в поле. Я подозрил русака недалече от дороги, как раз против Зыбинского лесного оврага. Пошли за ним Павлушку с ружьем. А знаешь ли, - прибавил он, - вместо Павлушки, пока коляску еще не отложили, возьмем ружья и поедем, брат, вместе с тобою!
- В самой вещи так, - сказал отец и приказал Сергею Мартыновичу зарядить две одностволки. (Двуствольных у нас не было.)
Я бросился за Сергеем Мартыновичем к отцовскому шкапу, где ему было приказано достать снаряды.
- Голубчик, Сергей Мартынович, зарядите и мою двустволку, - попросил я и, когда ружья были заряжены, а коляска подана, я, обращаясь к отцу, сказал: "Позвольте и мне с вами".
- Да тебе места не будет, - отвечал отец.
- Мы с Сергеем Мартыновичем станем на запятки.
Когда старшие уселись, я, схватив припасенную за дверью двустволку, быстро вскочил с Сергеем Мартыновичем на запятки. Как ни смотрел я вправо с дороги, когда мы поравнялись с Зыбинским оврагом, я ничего не видал.
- Да, быть может, он уже вскочил? - спросил отец.
- Нет, - отвечал дядя, - вон он. Надо только проехать немного подальше к не идти на него прямо, а дугою.
Устремив глаза на одну точку, импровизованные охотники и не заметили, что и я за ними иду с ружьем.
- Ну довольно, - шептал дядя, - тут до него не более сорока шагов. Ты, брат, стреляй лежачего, а я, если побежит, стану добивать.
Долго целился отец, но когда грянул выстрел, я впервые увидал вскочившего и побежавшего зайца. Грянул другой выстрел дяди, придавший зайцу только быстроты. "Большие охотники, подумал я, дали по промаху; отчего же и мне не выпустить попусту снаряда?" Я прицелился и выстрелил, и заяц мгновенно покатился через голову.
- Браво! - воскликнул дядя, - будешь хороший артиллерист.
Напрасно стал бы я описывать свою гордость и радость, удвоенную тем, что фактическое разрешение стрелять было мне дано, так как отец ничего не сказал.
Выше я говорил о красивом и вдовом соседе, адъютанте московского генерал-губернатора П. П. Новосильцове, но приходится сказать несколько и о старшем брате его Николае Петровиче, товарище министра внутренних дел, бывшем в милости при дворе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73