Тут царство благодати, а не царство права. Под какие международные права подведет Комаровский теперешний турецко-европейский менуэт? Вот кабы русачки взяли Вену, Дарданеллы да Царьград, вот бы и были права, и историки бы доказали, как 2X2, что иначе не могло быть, а если мы чего не досчитаемся, то Аксаков нам не поможет {2}.
Сегодня доламывают, то есть домазывают овес. Погода ужасная, но, кажется, идет к лучшему. Вчера Оля слышала вечером робкое рокотанье соловья. А я, бедняга, выжидаю 13-го, то есть завтрашнего дня, а 14-го поеду с женой в Москву к доктору Новацкому. Когда получите эти строки, мы вдвоем будем, вероятно, в Лоскутной гостинице. Если будете писать, пишите в контору Петра Боткина и сыновей. Шеншину.
<...>
До какой детской степени мило Ваше помилуй, _прости_, помоги {3}. Сейчас возникает образ мстящего и мстительного существа. Да и как иначе смотреть из мира явлений, где Вас с колыбели травят до могилы.
Будьте здоровы, дорогой граф, и старайтесь наслаждаться сознанием отсутствия боли. Всякое благо - только отсутствие зла.
На одной из древнейших гробниц египетских меня поразила надпись: "Я никого не обидел, я сострадал несчастным, я... и т. д. я чист, я чист, я чист". Точно голос с того света. Не правда ли?
Что-то станется с моей мечтой побывать у вас в Ясной 12-го мая? Наш общий и глубокий поклон графине. Крепко и дружески жму заочно Вашу руку.

А. Шеншин.

28
Московско-Курской ж. д. Полуст. Еропкино.

23 апреля <1887 г.>.

ДОРОГОМУ ДРУГУ ГРАФУ ЛЬВУ НИКОЛАЕВИЧУ ТОЛСТОМУ.

Была пора - своей игрою,
Своею ризою стальною
Морской простор меня пленял.
Я дорожил и в тишь и в бури
То негой тающей лазури,
То пеной у прибрежных скал.

Но вот, о море, властью тайной
Не все мне мил твой блеск случайной
И в душу просится мою;
Дивясь красе жестоковыйной,
Я перед мощию стихийной
В священном трепете стою.

А. Фет

Яснее этого я не сумел высказать впечатление, производимое на меня не говорю Вашими произведениями, а всем Вашим существом, как скоро я его соприкасаюсь в области серьезной духовной жизни. Все равно, в какой точке. Не могу, как Вы во вчерашнем письме советуете: написать Вам два слова.
<...> Никогда я не чувствовал такого, можно сказать, сибаритского довольства жизнью. Сегодня второй солнечный день, и, право, можно слышать, как трава, ликуя, лезет из земли. Пчелы, когда я шел под вербами смотреть жеребят на гумне, так и распевают над головой, и ни одна не тронет. Ей не до того. Сейчас смотрел. Паскаля у меня нет, и я знаю его по отрывкам с университетского курса Пако. До Паскаля ли тогда было? Читал в "Revue des deux Mondes" об инстинкте. Вот Вам, ждешь важного - и ступай ни с чем. А что сказано, давно известно, да ни к чему не ведет.

Еще, еще! Ах, сердце слышит
Давно призыв ее родной,
И все, что движется и дышит,
Задышит новою весной.

Уж травка светит с кочек талых,
Плаксивый чибис прокричал.
Цепь снеговую туч отсталых
Сегодня первый гром порвал.

Можете ли Вы, поэт, спрашивать, в какой мере Вы мне дороги? Когда это было, чтобы в тот же день я написал 2 стихотворения, худо ли хорошо - это другой вопрос. И это только вследствие Вашего, как всегда дорогого, письма. Заранее торжествую по случаю смерти Карениной и Вашего воскресения от обязательного труда. Помню, в ребячестве читал: о работе египетской и Пасхе. 28 апреля у Вас будет Пасха. Но что к тому времени будет со мной, единому богу известно.
"Мыши пили воду. Баба мыла руки. Маша била Васю", раздается из коридора, где девочка, благодаря Вашей превосходной "Новой азбуке", читает эти истины, 10 дней тому назад увидавшая впервые буквы. Пора окончательно убедиться людям, что книжки для детей не составляют исключительной области людей, не способных ничего писать для взрослых.
От брата Петруши получил с похода самое милое, дружеское письмо. Видно, что он совершенно в своей сфере, что его полюбили и начальники и товарищи. Пишет, что воюет с непокорным конем. Но поход, в этом случае, лучшая школа. При втором переходе весь азарт пропадает. Пишет, что не дает своего адреса, сам его не зная.
При малейшей возможности буду у Вас, известя телеграммой о часе приезда.
<...> Молодые поэты, очень молодые, увлекаются звоном рифмы, как не умеющие играть - бренчат на балалайке. Выходит и звонко и в рифме. Но поэту надо ждать бога, когда хоть тресни, а надо сказаться душой, воздерживаясь от онанизма бессмысленных рифм. Можно быть поэтом без единого стиха и наоборот. У меня был Кулябко, приятель, воспитанник Павлова пансиона. Не сын ли его пишет? Все мы усердно кланяемся графине и Вам.

Ваш А. Шеншин.

29

7 января. Будановка <1878 г.>.

"В 7 дней сотворил бог вселенную - из ничего".
С первого же дня приезда в Воробьевку порывался Я поблагодарить Вас и - хотел написать прелестную, но по корнесловию нашел, что справедливей написать - истинно прекрасную {1} графиню за отрадные часы в Ясной Поляне.
Но, не осмотревшись вокруг себя, выдал за проявление моей признательности, которая Вам и без того известна, - ничего, - и поудержался до чего-нибудь. Вторая моя благодарность должна относиться к богу, который, кажется, воздержался наказать мои коленки за 57-летнее гусарство из Тулы.
Живу я пока в кухонном флигеле в 2 комнатах, считая и переднюю, а в доме господствует столпотворение, и поэтому я написал жене, чтобы она вместо 10-го выехала из Москвы 14-го, так как прекрасное помещение во флигеле не будет раньше отделано, а нам в этом флигеле придется прожить едва ли до конца января. Беда моя в том, что вечером не могу читать, а тут кончается работа в доме и делать нечего, а пасьянс слишком скучен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94