Дженни боялась его как черта. Она была уже в ночной сорочке — девчонка, не очень удачно сложенная, слишком худая, зато самозабвенная и ненасытная в страсти своей, в своем вожделении. Что бы там Дженни ни говорила, а он знал: были у нее и другие мужчины, да только на это ему было ровным счетом наплевать, ее и так было для него слишком много, но теперь, когда он повстречал Элис — спеленькую (кровь с молоком), чистенькую и словно накрахмаленную Элис — и в одну прекрасную ночь на прошлой неделе счастливо насладился ее податливой нежностью, — теперь уж он наверняка охладит пыл Дженни.
— Похоже, толпа сегодня что надо, — сказал Рольф.
Рой предпочел бы, чтобы напарник молчал, когда сам он думает об Элис. Об Элис и ее бюсте, будто слепленном из плодоносья зрелости, овальной зрелости двух тыкв, рожденных щедростью природы. Загадку их готов он постигать часами — в волнении и изумлении. Если Дженни — пара лихорадочно блестящих глаз, то Элис — пара миротворящих свершений плоти, Элис — это ее грудь. Интересно, подумал он, есть ли на свете женщина, о которой он мог бы думать целиком , видеть в ней личность ! О Дороти он больше не вспоминал. Но тут вдруг явственно осознал, что как о личности не думал вообще ни о ком. Карл — это рот, открытый рот, непрестанно его критикующий. Отец — пара глаз, не пожирающих его, как глаза той же Дженни, но глаз молящих, скорбных, упрашивающих его подчиниться собственной — и Карла — удушающей тирании. «Кабы я мог только сменить табличку „Фелер и сын“ на „Фелер и сыновья“… — взывал к нему отец. — Ох, Рой, да за одно это я готов заплатить любую цену».
Мысли Роя обратились к матери — пара рук, молитвенно сложенных рук, влажных рук, рук говорящих и умоляющих: «Рой, Рой, мы больше тебя не увидим, когда же ты уедешь из того города и вернешься в родной дом? Рой!»
Потом он подумал о Бекки, и сердце его учащенно забилось. О ней он может размышлять целиком , как о личности . Он увидел ее бегущей стремглав ему навстречу, счастливой оттого, что он пришел. И недели не проходило, чтобы он ее не навестил, к черту Дороти и ее жениха-подкаблучника! — он не пропустит ни одного уик-энда, чтобы не повидать свою Бекки. Никогда. Он будет носить ей подарки, тратиться, сколько пожелает, а они пусть отправляются к дьяволу!
Несмотря на то что вызовов по Семьдесят седьмому было предостаточно, вечер тянулся медленно. Из страха накликать беду он не решался запросить у оператора код номер семь: вдруг вместо обеденного перерыва их наградят вызовом. В желудке урчало. Сегодня без ленча было никак нельзя.
— Запроси семерку, — сказал Рольф.
— Двенадцать-А-Пять запрашивает код номер семь, находимся близ участка, — произнес Рой, жалея, что не захватил с собой чего-либо более привлекательного, чем сандвич с сыром. До получки оставалось всего ничего, стало быть, наступившее безденежье не позволяло раскошеливаться на обед. Плохо, что на Семьдесят седьмой так мало «кормушек». Давно уже прошли те времена, когда он считал бесплатную закуску чем-то «непрофессиональным» и зазорным для полицейского. Так питаются все, и владельцы ресторанов не протестуют. Когда бы им не хотелось видеть у себя в заведении полицейских, они бы вели себя иначе. Да только у них с Рольфом в этом районе все равно нет такого местечка, где бы их накормили хотя б со скидкой, если уж не задарма.
— Двенадцать-А-Пять, продолжайте патрулирование, — сказал оператор, — и примите вызов: ищите женщину, источник неприятностей неизвестен, восточная сторона Девяносто второй улицы, одиннадцать-ноль-четыре, код номер два.
Рой ответил в микрофон и повернулся к Рольфу:
— Паскудство! Я подыхаю с голоду.
— Ненавижу эти вызовы к «неизвестному источнику», — сказал тот. — Вечно дергаюсь из-за них. Люблю знать заранее, что меня ждет.
— Проклятые джунгли, — сказал Рой, выбросив окурок в окно. — Вовремя не освободишься, не пожрешь, когда хочешь, да еще по пятнадцать радиовызовов за ночь. Надо срочно переводиться.
— Ты на самом деле так считаешь? — спросил Рольф, удивленно взглянув на напарника. — А мне тут нравится. Время летит. Мы настолько заняты, что, когда кончается смена, мне кажется, будто я только на нее заступил. Вся эта кутерьма меня здорово захватывает.
— Не кутерьма, а кучка дерьма. Вопрос лишь в том, когда научишься через нее перешагивать, — сказал Рой. — Здесь сверни налево. Вот она, Девяносто вторая.
У соседнего с одиннадцать-ноль-четыре дома в переднем дворике стояла женщина в белой чистенькой шляпке без полей. Рольф остановил машину, и не успели они из нее выйти, как та взволнованно замахала им рукой.
— Добрый вечер, — сказал Рольф, когда они подошли к ней, на ходу надевая фуражки.
— Это я звонила в полицию, — зашептала она. — В том вон доме живет женщина, которая все время ужасно пьяненькая. У нее еще ребеночек, недавно родила, да не доносила, так что он из тех, значит, из недоносочков, такой вот крошечный клопик, а она, значит, вечно пьяненькая, особенно тогда, когда муж на работе, как сегодня.
— Она что, вас беспокоит? — спросил Рой.
— Не она, мистер из полиции, ребеночек, — сказала женщина, сложив руки на обширном животе и не переставая поглядывать на дом. — В прошлую неделю она выронила его на землю. На моих глазах выронила. Но мой муж говорит: мол, не наше дело, да только сегодня бродила она, значит, у крыльца, бродила да пошатывалась, а ребеночек опять при ней, а потом едва с крыльца с того не загудела, и я сказала мужу, что звоню в полицию, да так и поступила.
— Ну хорошо, мы сейчас пойдем и поговорим с ней, — сказал Рой и зашагал к одноэтажному каркасному домику, окруженному прогнившим частоколом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143