Гус обратил внимание, что на синий фургон, прогрохотавший мимо них на север к бульвару Адаме, проститутки смотрели с искренним беспокойством.
— Для начала полезно прошвырнуться по всей Западной и показать им, что фургончик выполз на промысел. Ну а если они не уберутся с улицы, мы их подберем. Небось под париками у них деньжата вместо вшей, а, как думаешь?
— Святая правда, — ответил Гус, не сводя глаз с проститутки с невероятно пышной грудью, в одиночестве стоявшей на углу Двадцать седьмой улицы. Он был поражен тем, насколько привлекательные особи встречаются среди них. Он заметил, что ни одна из девиц не расстается со своей сумочкой.
— Каждая при сумочке, — сказал Гус вслух.
— А как же, — улыбнулся Кильвинский. — Для отвода глаз. Туфельки на шпильках и сумочки, короткие юбчонки или брюки в обтяжку. Мода-униформа. Но можешь не беспокоиться, в сумках у них не хлебные буханки. А деньги все бабы в этих краях носят в лифчиках.
На Вашингтонском бульваре Кильвинский развернулся.
— На проспекте их было двадцать восемь, — сказал Гус. — Но я не уверен, что кого-то не пропустил в самом начале!
— Местные жители должны покончить с этим, — сказал Кильвинский, закуривая сигарету и вставляя ее в пластмассовый мундштук. — Стоит им заныть погромче, и судьи даруют девочкам чуток времени на то, чтобы снова уйти в подполье. Я знаю одну шлюху, которую задерживали уже семьдесят три раза. Самое большее, что удавалось сделать, — это посадить ее на шесть месяцев по двум различным статьям. Между прочим, этот шлюхин вагончик — штука совершенно противозаконная.
— То-то я удивлялся: что нам с ними делать? Куда мы их повезем?
— На прогулку, только и всего. Обычно мы подбираем их и катаем какой-нибудь часок, потом отвозим в участок и проверяем, не числится ли за ними какого-либо нарушения уличного порядка, и позволяем им преспокойненько уйти. Но все это так же противозаконно, как, к примеру, содержать притон. Очень скоро нам перекроют кислород и запретят так поступать, но сейчас это срабатывает. Девочки страшно не любят, когда их запихивают в фургон. Просто временная мера. Давай-ка возьмем вон тех двух.
Поначалу Гус никого не увидел, но затем у телефонной будки на углу Двадцать первой задвигались тени, он заметил, как пара девиц в голубых платьях зашагала по улице к западу. Приветствие Кильвинского — «Добрый вам вечерок, дамочки!» — они проигнорировали, тогда оба полицейских вышли из кабины, и Кильвинский, приглашая, распахнул заднюю дверцу фургона.
— Дерьмо ты, Кильвинский, чтоб тебя… Вечно до меня докапываешься, — сказала та, что помоложе, азиатка в темно-рыжем парике. Лет ей поменьше моего, решил Гус.
— Что это за бэбик? — спросила другая, ткнув в него пальцем и выказав покорное смирение и готовность взобраться на высокую подножку. Для этого платье, облегавшее тело плотно, словно трико, ей пришлось задрать к самым бедрам.
— Ну-ка, бэбик, подсади, — обратилась она к Гусу, однако руки ему не подала. — Возьмись-ка пятерней покрепче за мой роскошный зад да толкай.
Кильвинский пожевывал мундштук и от души забавлялся, наблюдая за тем, как его напарник уставился на совершенно голые крепкие ягодицы — эту темную гладкую дыню с отломленным черенком. Гус обхватил ее за талию и помог подняться, она истерически захохотала, а Кильвинский лишь мягко усмехнулся, запирая двойные двери, потом они оба вернулись в кабину.
Следующую подобрали на Адаме, но теперь, когда фургон выехал на охоту, это тут же усекли: девиц значительно поубавилось. Тем не менее на Двадцать седьмой они подобрали еще трех. Одна из них в бешенстве насылала проклятья на голову Кильвинского за то, что он обслужил ее вне очереди: она каталась в этом вагончике только вчера, правда с другим «легашом».
Очутившись в фургоне, проститутки тут же принялись тараторить и смеяться. По их щебетанию нельзя было сказать, что они очень уж расстроены. Гусу показалось, что кое-кто из пассажирок, похоже, наслаждается этой короткой передышкой во время уличной работы. Он поделился своими соображениями с Кильвинским, который сказал, что в этом есть доля истины: работа у них поопаснее многих, да и сил отнимает достаточно, вспомнить хотя бы тех грабителей и садистов, что видят в них свою добычу. От каких-то бед их ограждают сутенеры, но оградить от других сводников, непрерывно только тем и занятых, как бы увеличить количество стойл в своих конюшнях, они не в состоянии.
На Двадцать восьмой улице перед открытой дверцей дежурной машины стоял тот самый длинный полицейский, что разговаривал с Лафиттом в раздевалке. Теперь он болтал вместе с напарником с двумя проститутками. Длинный жестом пригласил Кильвинского свернуть к обочине.
— Вот парочка для тебя, Энди, — сказал он.
— Ну-ну, везучий черт, за это тебя следовало бы определить в сержанты, — сказала шоколадного цвета девица с нечесаными волосами и в строгом коротком черном платье.
— Ты ей не нравишься, Бетел, — сказал Кильвинский Длинному.
— Он и знать не знает, как ублажить женщину, — сказала девица. — Его все терпеть не могут, трусливого черта.
— Что-то я не вижу здесь женщин, — сказал Бетел, — только две шлюхи какие-то.
— Жена твоя шлюха, ублюдок ты этакий, — прошипела та, всем телом подавшись вперед. — И трахается за гроши. А я за это дело имею что ни день по двести долларов, слышите, вы, жалкие злобные онанисты! Так что настоящая шлюха — твоя женушка.
— Ну-ка, полезай в вагон, сука, — сказал Бетел и спихнул девицу с тротуара. Гусу пришлось поддержать ее, чтобы она не упала.
— В один расчудесный день мы еще разделаемся с вами, меловые хари, — всхлипнула девица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143