Колюша сунул руку за пазуху и вдруг вытащил полузадохшегося воробья с закатившимися глазками и судорожно открытым клювом...
- Это мужик,- сказал Колюша, переложив воробья в левую руку, полуживого.А это баба... Видишь, у нее грудка рябая...
- Зачем ты их? - сказал Ким.- Зачем ты мучаешь?
- Я их припутал, чтобы посмотреть, как они это самое между собой... Понял? Посадил в ящик из-под посылки... В крышке дырку проделал... А они, паскуды, забились по углам - и все... Может, они время выбирают, когда я на смене...
Он разжал ладонь. Воробьиха лежала, уронив головку, взъерошенная, вытянув лапки. Колюша подул на нее, воробьиха шевельнулась, дернулась и полетела, ударяясь о скалистые стенки, кровлю, падая, снова взлетая.
- У-лю-лю! - завопил Колюша и метнул второго воробья, который тоже полетел.
В шахтном полумраке, освещенном лишь двумя карбидными лампами, шорох крыльев и попискивание воробьев казались страшными и фантастичными.
- Это что, - хохотнул Колюша,- мы однажды коту лапы в скорлупу грецких орехов воткнули... И пустили... Он клоц, клоц по коридору, как конь...
Один из воробьев вдруг камнем упал прямо Киму на руку, прижался к ладони. Теплая мягкая тушка сотрясалась, наполненная, судорожным стуком. Воробей был еще молодой, с нежный желтеньким клювом. Расширенные от ужаса глазки его смотрели прямо Киму в лицо.
- Его надо вынести наверх,- сказал Ким.
- Сейчас,- сказал Колюша и неожиданно хлопнул Кима по ладони.
Воробей вылетел и исчез меж склизких бревен.
- Вот дает,- крикнул Колюша, - в камеру залетел.
- Болван ты,-сказал Ким.
- Ничего,- сказал Колюша,- у нас однажды крепильщик в камеру провалился... И не нашли... Что ты... Сто метров ширина, пятьдесят метров глубина... Понял? А воробей летать будет... Устал - сел, отдохнул... Там воды полно, может, червяки по стенам ползают... Сырость...
- Дурак ты,- тихо сказал Ким,- откуда здесь червяки... Это ведь недра...
Второй воробей где-то притих, они взяли карбидные лампы и пошли, оглядывая выработку. Воробей выпорхнул прямо из-под ног, он примостился у лебедки, она еще не остыла, и там было теплее. Колюша хотел поймать его каской, но воробей метнулся, ударился о скалу. С тихим всхлипом отслоился от кровли плоский обломок и тяжело упал, Ким успел прижаться к стене, а Колюша, пригнувшись, метнулся назад, перевалился через лебедку.
- Плюется, зараза,- поднимаясь и держась за ободранный локоть, сказал Колюша.
Ким поддел ногой обломок. К сырому кварциту прилипло красноватое, облепленное перьями месиво, несколько легких воробьиных перьев ветерок волочил по грунту. Ким и Колюша уселись на лебедке, поставив карбидные лампы рядом. По сторонам и сверху слышался треск, шорохи, иногда что-то сыпалось неясно откуда, иногда ухало коротко, казалось, вокруг идет жизнь непонятная и враждебная им, кто-то подползает, что-то готовится, и Ким с Колюшей невольно вздрогнули, одновременно прижались друг к другу.
- Ты на практике здесь? - спросил Колюша.- Ты студент?
- Нет, я работать буду,- ответил Ким.
- Кончил?
- Выгнали,- ответил Ким.
- У нас недавно из ФЗО тоже одного выгнали за хулиганство,- сказал Колюша,- он на Север завербовался... И я завербуюсь... Там деньги хорошие... Знаешь,- помолчав, сказал он,- тут бы подзаработать... Нам начальник за сегодняшнюю смену тройной наряд обещал... Приеду домой, к Насте пойду... Уборщица у нас есть в ФЗО... Она уже старая, может, тридцать лет... Или сорок... Ребята говорят, за деньги принимает... И приснилась она мне раз. А еще в автобусе, когда народу полно, обжиматься можно... Прямо к грудям как притиснет...
Колюша поднял кверху подбородок, зубы его поскрипывали, губы шевелились, тонкая цыплячья шея вздрагивала. Наверное, ему не было еще и шестнадцати, лицо его удивительно сочетало в себе порочность с чистотой ребенка. Сквозь пятна руды на щеках просвечивала розовая кожа, а с раздувшимися ноздрями, искаженными манящей щекочущей страстью, словно боролись по-детски голубые, прикрытые длинными ресницами глаза.
Лаз осветился, видно, вернулся начальник. Вскоре показались ноги, потом он вылез и присел на корточки. Лицо его было густо усеяно каплями пота.
- Бери блок,- не вытирая лица и делая длинные передышки между словами, сказал ему начальник.
- Тормозные ленты менять надо,- сказал Колюша.- Разве ж на такой лебедке работать можно? Пацан надрывается... Опытный скреперист и то работать не сможет...
- Ладно,- устало сморщился начальник,- ты не вякай... Ты ж дежурный слесарь... Смени, пока мы за блоком ходить будем...
- Нарядик дополнительный, начальник,- подмигнул Колюша.
- Я тебе помигаю,- так же устало сказал начальник,- огрызок собачий... Говнюк...- Он обернулся к Киму.- Давай бери блок... Уставился... Один ты у меня, что ли... Возись с тобой...
Ругался он без прежней злобы, скорей устало, нехотя, с каким-то клекотом, часто отхаркивая мокроту и сплевывая.
- Это я для друга делаю,- сказал Колюша, начав отвинчивать болты на тормозных лентах, - по доброй воле... Это незаконно без наряда...
Он подмигнул Киму и, отодвинувшись назад, вновь выставил начальнику в спину непристойный жест.
Ким пошел в глубину забоя и поднял блок вместе с крюком. Вначале вес показался ему не очень большим, но постепенно, где-то на второй лестнице лаза, он почувствовал тяжесть, даже жилы на ногах напряглись, он ощутил это сквозь портянки, сквозь резиновые сапоги. Лаз, или, как его тут называли, гезенок, был ходом сообщения между забоями и откаточной выработкой. Он состоял из железных лазеек - лестниц, прибитых к деревянным горизонтальным стойкам, и некогда был освещен электрическими лампами. Однако теперь здесь была кромешная тьма, лазейки поржавели и шатались, а предохранительные полки, прибитые через каждые 8-10 метров, давно сгнили, лишь кое-где сохранились доски, угрожающе провисавшие и ненадежные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41