В сортир и ванную стали ходить по списку.Внезапно она встала и потянула его за собой в угол двора:– Смотри…Фаломеев смотрел в угол и ничего, кроме земли с бугристыми корнями старого тополя, не видел. Сам тополь угрожающе кренился к забору и, если бы не забор, наверняка завалился.– Что?– Ну вот здесь…Фаломеев разглядел на стволе дерева старый затес. Кора по краям бугрилась.Видимо, давным-давно тополь хотел защитить себя от боли. Валентина погладила старую рану рукой, и Фаломеев различил на затесе вырубленный крест.– Могила, что ли? – изумился он.Она кивнула.– У нас жила дворовая собака. Дружок. В то лето было очень жарко. Во двор нас не пускали. Боялись астраханской холеры. И он скучал. И жара. Залез под машину в тенек, уснул. А дядя Костя не видел. Аккумуляторы жалел. Здесь под горку. Снял с ручника и покатил.– Он здесь?Она снова кивнула. Фаломеев чуть было не перекрестился от избытка чувств.Откуда что взялось? Какая-то паршивая собачонка. Да и события пятнадцатилетней давности, а надо же… Держись, Фаломеев, иначе из тебя веревки будут вить через такие вот воспоминания. И Фаломеев сдержал движение руки.Вернулись на качели.– А много у вас в Нягани жителей? – спросила она.– Вообще-то во всем мире вахтовый метод признан наиболее эффективным. Не надо инфраструктуру развивать, люди к месту не привязаны. Капвложений меньше – недра дешевле. Может, и правильно. Но кто тогда Сибирь осваивать будет?Китайцы? Эти с большим удовольствием, здрасьте вам… Вот они мы… Строимся, короче… Знаешь, я тебе соврал.Она посмотрела на него удивленно.– Не мастер я. На квалификационную только документы послали…Валентина расхохоталась.– Дяденька, дай покачаться? Ты ее все равно не качаешь, – попросил семилетний кавалер, и только тут они заметили мальчика и девочку, которые стояли поодаль и ждали, когда взрослые выяснят отношения.– Действительно, не качаю, – признался Алексей и тоже рассмеялся. Глава 42ПАНЧУК – Ну, я включаю.Саушкин включил магнитофон.– Ты погоди, погоди. Шустрый… – остановил Тимошевский. – Должен предупредить – ты мне симпатична. Молода. Жить бы да жить. Потому предлагаю добровольное, чистосердечное признание. И чтобы это не выглядело так, словно из тебя его клещами тянут, сначала выслушай, а потом говори в микрофон. Вкратце обрисую ситуацию… Тебя взяли с поличным. Эдика дожмем. Есть показания нашей сотрудницы, оперативницы. Сама понимаешь, свидетеля тоже разыщем. Желающих на Кишинев пруд пруди. Теперь так… Сколько билетов бронировала под себя и изымала из информационного поля? Сколько коллег занимались тем же? Кто передавал деньги? Каков механизм передачи? Процент? Все. Поняла?Они сидели в общей комнате втроем. Остальных вывели. Рассадили по разным помещениям, не давая общаться друг с другом, но, главное, ничего не спрашивали.Сняли письменные показания свидетелей, за что выделили им дефицитные билеты и отпустили восвояси. Не спрашивать и томить в ожидании – самый распространенный прием милицейского дознания. Чем дольше человек находится в неведении, тем больше нервничает. О нем как бы забывают на время. Будущие «консервы» должны томиться в собственном соку.Оксана покосилась на магнитофон. Катушки стояли неподвижно. Тимошевский перехватил ее взгляд и успокоил – пока без протокола. Он хочет, чтобы все, подчеркнул, ВСЕ выглядело как добровольное признание. О явке с повинной, конечно, речи не идет. Ее ведь взяли в ходе операции. Хотя и тут можно было бы пойти навстречу и датировать запись вчерашним числом. Тогда и проведение операции можно обосновать. Провели по оперативным данным и сведениям, полученным от Панчук после явки с повинной.Но об этом стоит подумать. Все зависит от нее самой. Свидетельница или одна из обвиняемых? Выбирай.– Итак… Кто, сколько, кому, где, когда и при каких обстоятельствах?– Могу сказать только про себя. Да, брала. Два-три билета с рейса.Остальные не знаю. Про Бруневу ничего сказать не могу. Брала себе.– Смешная ты, ей-богу. Эдика знаешь лично. Полтора года на кассе. И еще утверждаешь, что никому не отдавала процент? Люди на это место чтобы устроиться, задницу начальникам вылизывают, развратничают, мужьям рога наставляют, а тебя с улицы взяли. Я ведь твой первый день запомнил. Почему это, интересно, товарищ Ларин тебя рекомендовал? Может, принуждение, шантаж?– Брала. Сама. Про других ничего сказать не могу. У каждого свои обстоятельства.– Вот-вот, поподробнее про обстоятельства…– У меня хореографическое образование. Всю жизнь мечтала о сцене, но сейчас даже нет приличного костюма.– Хватит тут соловьем заливаться. Не хочешь говорить, так у нас есть тридцать три способа заставить.Саушкин горестно и сочувственно вздохнул, как бы подтверждая слова начальника.– И никто, слышишь, никто, кроме тебя самой, не поможет. Пока я добрый.Учти.– Знаешь, добрый начальник, видишь вот этот стол? – показала Оксана на тяжелый двухтумбовый стол с зеленым сукном на крышке – хоть в бильярд играй.– Ты видишь, Саушкин? – спросил Тимошевский подчиненного.Тот кивнул.– Я сейчас долбанусь глазом о него и закричу. У меня кожа нежная, девичья, синяки долго держатся. А тебе попадет за твои способы и методы ведения допроса.Как?– Умная ты. Только задним умом. Все поглядываешь, не работает ли магнитофон. ЭТОТ не работает. Вот ЭТОТ работает.Тимошевский вынул из кармана диктофон «Сони», перемотал пленку и запустил на воспроизведение.«…Я сейчас долбанусь глазом о него и закричу. У меня кожа нежная, девичья, синяки долго держатся. А тебе попадет за свои способы и методы ведения допроса. Как?» – прозвучало в комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101