Второй – мозг младенца. Последний слой – самый ужасающий – это запись затухающего сознания смертельно раненой женщины.
– Я знал, что имею дело с чудовищем, но все-таки не ожидал подобного ужаса.
Меня трясло от отвращения и ненависти. Этот несчастный преступил все границы нравственности!
– Разрешите дать вам небольшой совет, господин Одран. Никогда не пользуйтесь такими самодельными, кустарными модулями. Они плохо записаны, с большим уровнем вредного "шума". У них отсутствуют предохранители, встроенные в модули фирменного производства. Частое использование нелегальных модулей заканчивается повреждением центральной нервной системы, а следовательно – всего организма.
– Интересно, чем все это кончится?
– Ну, довольно просто предсказать: убийца добудет второй подобный модуль.
– Если Оккинг, или я, или кто-нибудь еще не доберется до него раньше.
– Будьте осторожны, господин Одран. Как вы сами только что заметили, он чудовище.
Я поблагодарил доктора и прицепил телефон к поясу. Меня терзало сознание собственной вины за то жалкое прозябание, на которое я обрек Лайлу. Еще я думал о неизвестном противнике, который использовал задание белорусских монархов как предлог для удовлетворения своей тайной страсти – мучить и убивать. Известия из больницы полностью изменили почти готовый план действий. Зато теперь я точно знал, что делать и как действовать.
Шагая по Улице, я наткнулся на беднягу Фуада.
– Мархаба, – объявил он, скосив на меня глаза, прикрываясь рукой от солнца, чтобы лучше видеть.
– Как дела, Фуад? – спросил я.
Мне не хотелось застрять на час посредине улицы; нет настроения слушать нашего местного дурачка, а кроме того, нужно кое-что приготовить…
– Хасан хочет тебя видеть по какому-то делу; это связано с Фридландер-Беем. Сказал, ты поймешь, что он имеет в виду.
– Спасибо, Фуад.
– Так ты понял, да? Ну, понял, что он имеет В виду? – Несчастный, моргая, смотрел на меня;
Фуад клянчил свежую порцию сплетен, как собака – кость.
– Да, все точно. Извини, мне надо бежать. – Я старался избавиться от его общества, но Фуад не отставал.
– Хасан сказал, что это и вправду очень важно. Что он имел в виду, Марид?
Скажи, а? Можешь со мной поделиться. Я умею хранить тайну.
Я промолчал; очень сомневаюсь, что Фуад умеет вообще что-то хранить, тем более тайну. Я по-товарищески похлопал беднягу по плечу и повернулся к нему спиной. Прежде чем отправиться домой, заглянул к Хасану. Юный американец по-прежнему восседал на стуле в пустом помещении магазина и одарил меня призывной улыбкой. Черт побери, я определенно нравлюсь этому парню! Я молча нырнул за занавес, Хасан, как и всегда, проверял накладные, считал свои бесконечные ящики и коробки с товаром. Заменив меня, расплылся в улыбке. Как я понял, мы с Хасаном теперь – лучшие друзья. Вообще, за переменами в его отношении к людям так трудно уследить, что я перестал даже пытаться. Он убрал папку, положил руку мне на плечо и, как принято у арабов при встрече, поцеловал в щеку. – Добро пожаловать, мой дорогой племянник! – Фуад передал, у тебя есть сообщение для меня от Папы.
Лицо Хасана сразу стало серьезным.
– Я только сказал так Фуаду. Я очень обеспокоен, о мой друг, и даже более того – ужасно напуган. Не мог сомкнуть глаз целых четыре ночи подряд: эти ужасные кошмары… Когда я наткнулся на убитого Абдуллу, то думал, что хуже нет ничего… Да, когда я нашел его… – Его голос задрожал. – Абдуллу нельзя назвать достойным человеком, мы оба знаем это; и все же я был с ним тесно связан в течение нескольких лет. Ты в курсе, что он работал на меня, как я на Фридландер-Бея. А теперь Папа предупреждает, что… – Голос Хасана прервался, несколько секунд он не мог вымолвить ни слова.
Я испугался, что мне придется быть свидетелем истерического припадка этой раздувшейся свиньи. Мысль о том, что придется успокаивающе хлопать его по руке, приговаривая: "Ну, ну, маленький, успокойся, все будет хорошо", – вызвала тошноту. Но Шиит сумел взять себя в руки и продолжил:
– Фридландер-Бей предупреждает меня, что над его друзьями нависла такая же опасность. Это относится и к тебе, о мой проницательный друг, и ко мне. Я уверен, ты уже давно понял, на какой идешь риск, но я, увы, не отличаюсь храбростью. Фридландер-Бей не выбрал меня для этой работы, потому что знает – у меня нет ни мужества, ни стойкости, ни чести. Приходится быть безжалостным к себе, ибо так я лучше сознаю правду. Да, я бесчестен, думаю только о себе, дрожу при мысли об опасности, которая мне угрожает, о том, что, возможно, придется принять страдания и смерть, подобно… – На этом месте Хасан все-таки сорвался и зарыдал. Я терпеливо ждал, когда иссякнет ливень; тучи постепенно разошлись, но солнышко так и не показалось.
– Я принял все необходимые меры, Хасан. Нам просто следует соблюдать осторожность. Те, кого убили, поплатились жизнью за свою глупость или доверчивость, что, в общем-то, одно и то же.
– Я не доверяю никому, – объявил Хасан.
– Знаю. Это поможет тебе сохранить жизнь/ если что-то вообще может нам помочь.
– Что ж, наверное, ты прав, – произнес он с сомнением.
Интересно, чего он ждал от меня – письменного обязательства? "Дано настоящее в том, что я, Марид Одран, гарантирую сохранение паршивой жизни жирного ханжи по прозвищу Шиит"?
– Но если ты так боишься, почему не попросишь убежища у Папы, пока убийц не поймают?
– Ты думаешь, их двое?
– Не думаю – знаю!
– Тогда дело обстоит ровно в два раза хуже. Он несколько раз с размаху ударил себя кулаком в грудь, умоляя Аллаха о справедливости: чем заслужил его раб, правоверный и богобоязненный Хасан, такую напасть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105